Верила, есть что-то для нее впереди, вот еще одно усилие, еще немного – и засверкает непомраченное солнце, загорятся цветы в теплой траве, защебечут птицы, закукует кукушка. Кукушка, кукушка, сколько мне лет осталось?
Маленькой, еще девятилетней, допытывалась когда-то в зверинце, – взяли ее на весенние княжеские ловы, – у крупной серой птички, которая сидела высоко-высоко меж ветвями и громко куковала радостные годы всем охочим.
Тогда кукушка накуковала ей лишь восемь лет. И за первым, и за вторым, и за третьим разом – только по восемь раз. Умолкла, будто подавилась нещедрым кукованием. Маленькая Евпраксия ударилась в плач, и Журина утешала: "То – восемь лет поверх десятков, дитя мое. Проживешь семь десятков и восемь. Потому что семь десятков накуковать – для кукушки слишком трудно". – "Почему же, когда я не прошу, она кукует долго и много?" – "То для тех, дитя мое, кому не хочется жить на свете". – "А разве есть такие люди?" – "Есть, дитя, ох, есть, многим людям жить невыносимо и тяжко, но маленькие дети о том не могут знать".
Давно перестала быть маленькой, а жить хотелось. Даже когда все вокруг предвещало конец, гибель, верила: никогда не поздно начинать жизнь заново. Лишь тут, среди этих жестоких людей, впервые в отчаянии полнейшем подумала об избавлении смертью. Исчерпанная, опустошенная, беспомощная.
Когда-то содрогаясь в отвращении от прикосновений саксонского маркграфа, с болью в душе призналась себе: не всегда удается безнаказанно быть дочерью великого князя. Теперь поняла: никому никогда не удается прожить безнаказанно…
Ночью к ней пришли чеберяйчики. Встали поодаль, грустно светя золотыми своими глазками, молчали. Она спросила: что присоветуете мне?
Они молчали.
– Может, хотите помочь?
Опять – ничего.
– Что-нибудь покажете мне?
– Посмотри на своего сына, – сказали они.
– Но я ведь никогда его не видела, как же узнаю?
– Смотри, – последовало в ответ.
И вдруг увидела и узнала сына, родное дитя, хотя и не верила, что такое возможно. Шел в одной сорочке, светло-русый, красивый, глаза, как у нее, – серыми длиннохвостыми птицами: сын шел уверенно, размахивал одной рукой, будто взрослый мужественный воин, а другую прижимал к боку, придерживая что-то под мышкой.
– Что там у тебя? – Он не остановился, как-то чудно дернул плечом вверх, и под мышкой блеснуло, растягиваясь в прямую длинную полосу, золото. Евпраксия закричала отчаянно:
– Что это? Крест? Брось его? Брось!
Но маленький кивнул головой через другое свое плечо, – погляди, мол, назад, оглянись, и она поглядела и увидела, что сын идет впереди тысяч детей, ведет их за собой, они собираются из Германии, Бургундии, Франции, маленькие, неразумные, беззащитные, и все они идут молча, упорно, ослепленно. Куда? В крестовый поход. Никто не говорит, но все знают