Это была женщина. Она сидела на небольшом, но очень красивом мягком ковре в два пальца толщиной, вытканном замысловатыми узорами. Определить ее возраст было трудно. В ней не замечалось ни той свежести, которая присуща юности, ни того обаяния, которое появляется в более старшем возрасте. Тем не менее ее нельзя было не признать настоящей красавицей. Женщина была довольно высокой, возможно, именно поэтому она не производила впечатления ни худой, ни полной. Ее фигура вполне соответствовала представлениям об идеале женской красоты, когда во всем соблюдена мера. Ее облик отличало полное совершенство.
В ней, как и в Тисте, вспоенной благодатными дождями, все качества достигли высшего уровня своего проявления. Молодость во весь голос заявляла о себе, но нигде не перебирала через край — прекрасный сосуд хранил содержимое в себе. Однако, хотя внешне жизненные силы проявлялись у нее столь явственно, в душе ее царили покой и невозмутимость. В красавице не ощущалось живости, свойственной молодости.
Под стать Тисте, облитой лунным сиянием, был и ее наряд. Она сидела в белом сари даккской работы, затканном золотыми цветами, вся украшенная драгоценностями. Нынче даккские сари уже не пользуются той славой, которую имели сто лет назад, а тогда они ценились очень высоко. Сквозь тонкую ткань просвечивала качули, расшитая жемчугом и сверкающая алмазами. Камни и золото мерцали в голубоватом свете подобно струям шумящей рядом реки, а черные волосы, своенравными локонами ниспадавшие на спину, плечи и грудь красавицы, напоминали темную полоску леса вдоль речных берегов. Волосы отливали мягким блеском и благоухали, наполняя воздух сладким ароматом.
Казалось, будто сама Сарасвати в богатом убранстве сидела на ковре и играла на вине. Нежные звуки легкими волнами плыли по воздуху и тоже, казалось, излучали сияние. Лунный свет проникал всюду — он играл на воде, сверкал на украшениях, пронизывал собою воздух, настоянный на душистых запахах лесных цветов, придавал особое звучание музыке. Какие только мелодии не пела вина! Она то плакала и молила, то сердилась и угрожала, то радовалась и негромко смеялась! Красавица исполняла самые различные раги — и нежные, и печальные, и торжественные. Звуки, словно гирлянды цветов, опускались на бегущие мимо волны, и те уносили их вдаль. Неожиданно молодая женщина взяла высокие ноты, октавы на две выше, чем прежде, потом перешла на низкие, а затем с силой ударила по струнам. Золотые серьги в ее ушах задрожали, а черные пряди волос живыми змейками взметнулись в стороны. Один из спящих поднялся и, тихо ступая, подошел к ней.