Около восьми часов «Rendeer» снялся с якоря при звуке рожка. Тут я увидел Таимагу, которая тоже пришла проводить меня, как двенадцать лет тому назад, еще совсем молодой, она провожала Руери.
Она заметила Рарагю и села рядом. Утро было прелестное, теплое и спокойное, без малейшего ветерка. Но на вершинах гор уже собирались тяжелые облака и образовали большой темный купол, под которым лежал берег океана с кокосовыми пальмами и молодыми женщинами в белых платьях, освещенный утренним солнцем. Отъезд придавал этой картине печальную прелесть.
Группа таитянок уже превратилась в неопределенную массу, но опустевшая хижина Руери на берегу еще долго была видна, и я пристально глядел на эту точку между деревьями.
Облака, лежавшие на горах, быстро спускались на Таити и скоро совсем закрыли остров. Острая вершина Фатауа еще раз мелькнула среди туч, и снова все исчезло в густой темной пелене; резко подул ветер, море позеленело и забурлило; началась гроза. Тогда я вошел в свою каюту и бросился в койку, накрывшись голубым парео, которое Рарагю носила некогда в Апире. Я пролежал так целый день, прислушиваясь к однообразному шуму волн, которые бились о борта судна. Весь день я был в каком-то мечтательном забытьи, в котором океанские картины перемешивались с воспоминаниями из моего детства.
При зеленоватом свете, проходящем через округлое стекло, были видны разбросанные по каюте разнообразные предметы — головные уборы океанийских вождей, первобытные изображения бога маори, уродливые идолы, пальмовые ветки, кораллы, увядшие, но еще пахучие венки Рарагю и Ариитеи и свежий букет из могильниц, собранный у двери нашего жилища.
После заката я заступал на вахту, поэтому я поднялся на мостик. Холодный резкий ветер ударил мне в лицо и возвратил к действительности. Я сменил Джона Б., моего брата, искренняя привязанность которого давно уже служила мне в жизни опорой. «Вижу две земли, Гарри, — сказал мне Джон, сдавая вахту, — они за нами и мне не стоит их называть: ты их знаешь».
Два далеких силуэта едва виднелись на горизонте: остров Таити и остров Моореа.
Джон пробыл со мной до поздней ночи, и я рассказал ему о последнем вечере, так как он знал только, что ночью я ходил куда-то далеко и что-то от него скрываю. Я отвык плакать, но со вчерашнего дня слезы накипали у меня в груди, а здесь, в темноте, я мог плакать как ребенок — и этого никто не видел, кроме Джона. Море бурлило, и ветер гнал нас в ночи. После целого года, прожитого, как во сне, на самом удивительном острове земного шара, пора было просыпаться и возвращаться к тяжелому ремеслу моряка.