– Ничего, – Маша вошла за ней следом, а в коридоре уже зазвучало фортепьяно – вступление из старого шлягера. – В интересующую нас эпоху в центре города уже вовсю использовались газовые плиты.
«Всем известно, что морщинки женщин мало украшают, всем известно, что морщинки женщин очень огорчают…» – кокетливо запела из коридора Клавдия Шульженко.
– Бабушка очень ее любила, – улыбнулась Ксюша, вываливая капусту в новую, только что купленную кастрюлю. Символично, – подумала она, мрачнея, – что «гипнотическое» варево, служащее целью вызвать воспоминания у сумасшедшей Елены Пироговой, будет первым, что в ней приготовят.
«Но стараюсь я к морщинкам относиться, не печалясь, ведь они и от улыбок, и от смеха появлялись…» – продолжала Шульженко, и Ксения, поведя носом, почувствовала, как вслед за песней из коридора потянуло сладковатым дурманом «Красной Москвы». И ей показалось, что она сама сейчас выпадет из действительности в навеки исчезнувший мир. Но тут, к счастью, в дверь позвонили.
* * *
– Закройте глаза. Думайте о сне, отбросьте все посторонние мысли. Дышите спокойно, равномерно и глубоко. Ничто вам не мешает, вас не тревожит, не беспокоит. Никакие посторонние звуки вы не воспринимаете. Вы все время слышите мой голос и погружаетесь в сон. Дыхание становится все ровнее, все глубже. Вас охватывает дремота, сонливость… Ваше тело приятно тяжелеет, расслабляется, точно наливается свинцом. Я буду считать, и с каждой цифрой сонливость будет усиливаться. Раз… два…
«Этот психолог действительно хорош», – думала Ксения, глядя, как перестают дергаться тонкие пергаментные веки Пироговой. Она расположилась на стуле в коридоре, одетая на этот раз в длинную шерстяную юбку и свитер под горло. Напротив, держа ее за тонкое запястье, сидел Трофимов. Маша, прислонившись к стене и сложив руки на груди, стояла рядом. Ксения примостилась на раскладушке, бок о бок с дюжим санитаром. В руках она держала магнитофон.
– Сейчас вы откроете глаза, и вам снова будет шесть лет. Вы собираетесь идти в первый класс и живете с родителями и братом в этой коммуналке на канале Грибоедова.
Маша кивнула Ксюше, и та включила магнитофон: музыка заиграла совсем тихо, будто и правда доносилась из пятьдесят девятого года.
«Море шумит грозной волной, чайка летит рядом с кормой, что ж вы, друзья, приуныли, песни морские забыли…» – запел томный баритон.
– Мама… – вдруг услышала Ксюша тонкий девчоночий голосок. – Мама, а она точно мертвая?
Вздрогнув, все присутствующие уставились на Пирогову. Глаза ее теперь были широко распахнуты и смотрели прямо перед собой.