– Я – это… – пыталась умничать Мельникова. – Знаешь, кто?
– Кто? – уточняла Анна.
– Ну это… Как ее?.. Нимфетка.
– Может быть, нимфоманка? – Аня еле сдерживалась, чтобы не рассмеяться.
– Во! – радовалась, как ребенок, Жанка. – Нимфоманка.
– А ты, Жан, понимаешь, о чем говоришь? – очень аккуратно переспрашивала ее Гольцова, зная о пристрастии подруги к заумной, как та считала, лексике.
– Конечно, понимаю! – заявляла Мельникова и тут же давала свое собственное определение: – Нимфоманка – это такая баба, которую хотят все мужики. Хотя и не признаются в этом.
– Не совсем так, – пыталась внести свои коррективы Анна, как директор Информационного департамента, ратующая за точное определение понятий, но вскоре отказалась от этой мысли вообще, услышав в определенный момент, что ее способность сомневаться во всем вызывает в людях «недоумление».
– Да, да. Прямо недоумление, – с остервенением повторяла Жанна и поучала Гольцову: – Ты думаешь, умных баб мужики любят? Ничего подобного! Они их терпят. Поэтому нехер свой ум везде показывать, Анька. Делай, как я: с виду дура дурой, а в уме – калькулятор.
И вот теперь этот возлежащий на диване калькулятор подсчитывал, во что ему может обойтись предстоящая интрижка с автором многозначительного «Я тоже». Как ни крути, от перемены мест слагаемых сумма все равно не менялась, поэтому расклад оставался один и тот же: Колян, Толян и они с Анькой. «А как же дружба?» – на секунду пронеслось в сознании Мельниковой и тут же умчалось за ненадобностью. Где бы была эта пресловутая дружба, если бы она, Жанна, не была замужем за бизнесменом и не имела бы дома в Дмитровке? Кому-то легко: родился с золотой ложкой во рту и хлебай дальше. А ей, из Собакаева-то, пришлось лапами поколотить. Поэтому если она чего-то и добилась в этой жизни, то сама. И стыдиться здесь нечего! Поэтому имеет полное право на нормальное человеческое счастье. И не важно, что временное, зато свое собственное, собственноручно добытое, можно сказать, в неравном бою.
Побыв пятнадцать минут в образе разлучницы, Жанна поостыла и подумала о сложившейся ситуации совершенно в другом ключе. Ну вот уведет она Гольцова из семьи, и что? Новая жизнь начнется? Чего он ей даст-то? Три раза секс, на четвертый «есть хочу»? Опять же, Коляна куда? У Аньки-то вся жизнь впереди: найдет для здоровья кого-нибудь. А этот? «А этот – мое пожизненное заключение», – вздохнула Мельникова и повернулась на бок, предусмотрительно положив телефон рядом с собой. Так в ожидании звонка и задремала.
Каково же было ее удивление, когда, проснувшись, обнаружила, что в течение часа ни одна живая душа не побеспокоилась о том, где она, бедная женщина, чем занята и как себя чувствует. Предъявлять претензии Гольцову было неправомочно, а вот Коляну – в самый раз, решила Жанна и отправила ему эсэмэс-молнию: «Срочно перезвони».