Мельников еще пару раз дернулся, Жанка заученным движением прижала его к подушке, и он мирно засопел.
– Ну все, – выдохнула она, – можно идти спать.
– Я покурю. – Гольцов тянул время, чтобы избежать соседства с Мельниковой.
– Я тоже, – подхватилась Жанка и потуже запахнула халат: – Подожди, щас шаль накину.
Анатолий подумал, что про шаль – это иносказание, а оказалось – пуховый платок серого цвета. «Неужели наденет?» – изумился Гольцов, памятуя о мельниковской любви к бренда́м.
– Мамина еще, – накинула платок Жанка и двинулась к двери. – Волосы мокрые, не дай бог.
– Так лето же, – буркнул Анатолий, идя за хозяйкой следом.
– Ну и что, что лето, – не согласилась с ним Жанна. – Мне мама рассказывала, у нее подруга была. Так же вот вышла после бани развязкой и простыла. Бах – менингит.
– И умерла, – улыбаясь, закончил за Мельникову Гольцов.
– А че ты ржешь?! – вскипела Жанна. – Правда умерла. Меня, кстати, в честь ее назвали.
Анатолий плохо представлял, что в каком-то Собакаево жили какие-то другие женщины с именем Жанна, но спорить не стал и только хмыкнул, подчеркнув значимость момента: «Умерла, так умерла».
– Теперь боюсь, – объяснила свою страсть к пуховым платкам Мельникова и с удовольствием затянулась, прислонившись к столбу, поддерживающему навес над крыльцом. – Не обижайся на меня, Толян, – повинилась Жанна и, не глядя на него, продолжила: – Иногда вот так накатит, блин, как сегодня. Ну не могу просто! Как подумаю, что мне с моим очкариком век доживать, тошно становится. Вроде он и мужик хороший, и ведь я сама этого хотела, а смотрю на него – и видеть не могу. Повезло вам с Анькой: вы ровесники, понимаете друг друга. А этот чуть что: «Так нельзя!», «Неприлично!», «Че ты позоришься?!». Задолбал просто! Не поверишь! И уйти нельзя! Вот и бросаюсь, как собака, на всех. Тошно мне, Толик. Ох, как тошно.
– Да я понимаю… – промямлил Гольцов, напуганный Жанкиными откровениями еще больше, чем представлением в помывочной.
– Ни хрена ты не понимаешь! – выпалила Мельникова и, подойдя к Анатолию вплотную, шумно втянула в себя воздух: – Дай хоть вспомню, как мужик пахнет.
– Вспомнила? – глухо переспросил Гольцов, понимая, что вот еще секунда – и все случится.
– Анькой пахнет, – скривилась Жанна и отступила. – Мешает она мне… И тебе. Иди, Толян, спать.
Анатолий ушел безропотно и долго лежал на диване, заботливо разложенном Мельниковым в гостиной на втором этаже, внимательно прислушиваясь к каждому звуку. В глубине души Гольцов был уверен, что Жанка не пройдет мимо и, когда будет подниматься к себе на третий этаж, обязательно заглянет. И может, даже к лучшему, если заглянет. Если сама… В конце-то концов!