* * *
Мария умерла в середине сентября сорок четвертого, через неделю после победы. В первые дни она радовалась вместе со мной, даже согласилась, чтобы я повязала ей на руку ленту Отечественного фронта — тогда мы сможем вместе дежурить. Но только я стала прилаживать ей ленту, как у нее переменилось настроение, она резко вырвала ленту у меня из рук и отшвырнула прочь.
— Я говорила тебе, что не гожусь в борцы! Справитесь и без меня. А что мне от вас надо — я тоже уже говорила тебе.
То, что хотела Мария, не разрешили бы даже и мне. Смешно было думать, что кому-то из нас двоих поручат брать полицию — туда была послана самая сильная боевая группа и в придачу еще десяток партизан. Что говорить, Мария не хуже моего знала, что ее просьба невыполнима, но продолжала настаивать, как капризное дитя. Вообще в те дни с ней творилось нечто, чего я объяснить себе не могла, да и не придала этому особого значения. У меня тогда ни времени, ни сил не было всматриваться в то, что происходит в душе моей благодетельницы. Особенно после случая с лентой — мне ужасно не хотелось оставлять ее в рядах безразличных и безучастных после того, что как раз в самые опасные времена она сочувствовала нам и помогала. Но и настаивать было обидно.
Прошло еще два-три дня. Однажды утром она подошла ко мне, пристально посмотрела мне прямо в глаза и тихо сказала:
— Слушай, Мария, если со мной что-то случится — ну, случайная пуля, ядовитые грибы, кирпич с крыши или еще что-нибудь в этом духе, — тир твой, держи его. И не бросай, в этой заварухе вы можете растеряться с твоим стрелком, а ему будет легче найти тебя здесь, в тире. Мой не найдет меня, это уж точно, а вот твой, по крайней мере если он в Болгарии, найдет тебя обязательно.
— Ты это брось! — я очень рассердилась. — Как видишь, мы с тобой живы и здоровы, товарищи выразили тебе благодарность за помощь и сотрудничество, пусть посмеет кто-нибудь сказать плохое слово про тебя!
— Ты еще маленькая девочка и не понимаешь некоторых вещей. — Она продолжала говорить тихим голосом, я ее просто не узнавала. — За то, что сказали мне ваши ребята, — спасибо. Но если завтра люди спросят их, почему полицейская курва Мария на свободе, а не там, где ей место, — что будет? Особенно если на место ваших ребят придут другие…
— Они скажут то же самое! — закричала я с энтузиазмом тех дней. — Мы не боимся правды! Мы…
— О вас речи нет, — заявила она коротко и как-то отчужденно. Потом помолчала, думая о чем-то, вдруг резко повернулась ко мне и возбужденно спросила: — Ты когда заступаешь на дежурство?