— Сейчас уже надо идти.
— Видишь ли… — Она закурила, руки у нее тряслись, в последнее время нервы ее совсем расходились, но такой я видела ее впервые. — Вчера один из ваших чинил бельгийку, там что-то было не в порядке, но я не разрешила ему проверить ее… А у меня руки не слушаются, и я не могу стрелять, наверняка не попаду… — Она вынула винтовку из-под стойки. — Проверь ты, потому что он опять придет, и я буду знать, что сказать ему.
— А почему ты не дала ему самому проверить?
— Эта винтовка не для стрельбы! — с гневом крикнула она, и я вспомнила — она дала себе зарок никому подарок любимого бельгийца в руки не давать. Только для нас с Георгием она делала исключение, потому что мы были свои люди.
Я торопилась и уже начинала нервничать.
— Давай, Мария, а то я опоздаю!
Но она вырвала у меня из рук винтовку и включила патефон — на предельную громкость.
— Теперь слушай внимательно. Я сбегаю к слесарю бай Мильо, я тут недавно сломала ключ в замке задней двери тира, так кусок там и остался. На пластинке, ты знаешь, следующая песня — моя, из бельгийки и я и вы стреляли всегда под нее. Если попадешь в Барабанщика, останови пластинку и выключи патефон. Если не попадешь, пусть пластинка проиграет до конца, я к тому времени вернусь и пойму, какой результат. После того как кончишь стрелять, опусти винтовку обратно в проем за табло, чтобы никто ее не нашел. Когда бай Мильо починит замок и откроет дверь, я заберу ее. Ну, я пошла, надо скорее вернуться, а то здесь долго никого не будет. Давай!
Мария поглядела на меня, еще немного усилила громкость в патефоне и ушла звать слесаря. Следующей на пластинке была ее любимая песня «В уютном домике с тобою мы живем…», двадцать лет назад она всю ночь слушала ее со своим бельгийцем. Я едва дождалась, пока зазвучала эта песня, и выстрелила несколько раз в Барабанщика, его мишень была самой большой, и мы всегда использовали ее для проверки винтовок; я не попала ни разу, просунула бельгийку сквозь щель за табло, вышла, закрыла кибитку, обошла тир и на всякий случай потрясла заднюю дверь. Она действительно была закрыта, и я припустила в городскую ратушу, где расположился наш комитет. Через полчаса я еще с двумя ребятами — мы патрулировали наш район — проходила мимо тира; там никого не было. Задняя дверь все еще была закрыта, и что-то у меня внутри оборвалось. Мы втроем налегли на дверь, она распахнулась, возле нее на полу лежала Мария, лоб ее был пробит пулей, рядом — бельгийка. На кусочке бумаги было написано, что она кончает жизнь самоубийством, потому что все ей стало в тягость, а имущество и тир оставляет мне.