Мы пошутили по поводу Цачева и Ценкова, я рассказал, как Георгий «муштровал» несчастного адвокатишку, Мария сначала рассмеялась, потом поморщилась и напомнила мне об условии, которое поставила для ведения ее дела, — никакого давления! А то, что сделал Георгий, — это и есть нажим на противника. Георгий в шутку отбивался, объясняя свое право так вести себя с этим паршивцем… Потом мы говорили еще о разных вещах, только прошлого не касались, и мне показалось, что Георгий немного успокоился и расслабился (а ведь по дороге к Марии я не мог отделаться от тревожного чувства, что его сейчас хватит инфаркт).
Без четверти два мы с генералом отправились в Софию, а вечером в половине одиннадцатого я был уже в нашем городе и немедленно отправился к Марии. Фургон и тир были открыты, но тонули во тьме. Только задняя часть тира была на замке, а специально оборудованная «волга», без которой Мария шагу не делала, стояла в пятидесяти метрах от фургона. Я позвонил к себе домой — никого. Я набрал софийский номер Георгия, он подошел к телефону.
— Где Мария?!
— Там… А в чем дело?
— Ты когда уехал?
— В семь.
— Поездом?
— Нет…
— На такси?
— Да.
Я почувствовал, что он не может разговаривать свободно, потому что жена рядом — а он не ездит в командировки на поезде или на такси, и она это знает.
— Что случилось, Свилен? Почему ты спрашиваешь? — услышал я его встревоженный голос, но отвечать не стал и пулей вылетел из фургона.
Обежав вокруг тира, я изо всех сил ударил плечом в заднюю дверь, она распахнулась, я шагнул внутрь и, нашарив выключатель на стене, едва не наступил на тело Марии…
* * *
Оловянный шарик пронзил лоб Марии точно посредине, она упала навзничь и заняла по диагонали почти всю заднюю часть тира, бельгийка лежала рядом. В правый ботинок был вложен листок бумаги, на котором кривыми пляшущими буквами было написано, что она кончает с жизнью, потому что болезнь ее измучила, стала невыносимой, и она просит друзей простить ее. От листка была криво оторвана примерно третья часть. Поблизости валялась ручка, которой она писала письмо.
Мы, конечно же, распространили официальную версию о несчастном случае — Мария чистила бельгийку, которой очень редко пользовались, и случайно выстрелила в себя. Самоубийство всегда дает пищу людскому воображению, начинаются кривотолки, догадки, сплетни, а мне меньше всего хотелось, чтобы злые языки трепали имя Марии на всех углах.
Георгий приехал к середине дня. Когда человек обязан утешать другого, его собственная боль становится тише — так было и со мной. В глубоко запавших водянистых глазах Георгия застыл вселенский ужас. Его одутловатое лицо с провалившимися внутрь глазами производило странное впечатление чего-то нереального — как на картинах Сальвадора Дали. Я уже пожалел, что сообщил ему о несчастье, надо было, пожалуй, сказать обо всем попозже и перед этим постепенно подготовить его. Но мне были совершенно необходимы его показания — он был одним из последних, если не самым последним, кто видел Марию живой. В морге я едва оторвал его от тела Марии — он оцепенело, безумными глазами смотрел на нее, и мне казалось, что где-то в тайниках его мозга зреет решение отправиться по той же дороге… Этого еще не хватало — запоздалый Ромео… Я поскорее привел его в свой кабинет.