Ани принесла кофе и коньяк, чтобы хоть малость притупить боль, снять дикое нервное напряжение, развязать язык — дело в том, что Георгий все больше и больше впадал в какое-то одеревенелое состояние, и нужно было по три-четыре раза повторять фразу, прежде чем он услышит ее и поймет, о чем идет речь.
Время от времени он тупо, как заведенный, повторял одну лишь фразу:
— Я убил ее… Я убил ее…
Силой заставил его выпить рюмку коньяку, и делать нечего — надо было приступать. Память о Марии того требовала, и я должен, должен послужить ей.
— Пойми, Георгий, что твой приезд сюда совершенно случайно совпал с самоубийством Марии. В последнее время она все чаще говорила мне, что болезнь заставляет ее невыносимо страдать и пора кончать… И не ты тому причиной, пойми, наконец… Если бы она не сделала это вчера, это могло произойти и через неделю, через месяц или два…
— Не сделала бы она этого… — в той же прострации, будто разговаривает с кем-то третьим, невидимым, прошептал Георгий.
Я замолчал. Пауза длилась довольно долго, и в конце концов я вынужден был задать ему самый идиотский вопрос, который можно было задать, учитывая его состояние. Но что было делать? На следующий день он обязан был ехать в какую-то заграничную командировку, из которой возвратится только через полмесяца, а я обязан был снять с него хоть часть критической массы мучений и вины. Он должен заговорить, поделиться со мной своими страданиями, облегчить свою несчастную окровавленную душу…
— О чем вы говорили после моего ухода?
Я несколько раз повторил вопрос, не выдержав, стал ему подсказывать:
— Ну, ты, наверно, признал свою вину, просил ее простить тебя…
— Ничего я не говорил…
— А… а что же ты делал?
Он снова долго молчал, я повторил вопрос.
— Ползал по земле… Целовал ей ноги… Как ты велел пятнадцать лет назад — в «Ариане»…
— Правильно сделал. А она?
— Сказала, что, если я сейчас же не встану, она даст мне костылем по голове…
— Ну и?
— Дала.
— И это хорошо! Тем более, что она могла это сделать не один раз.
— Так и было…
— Ну вот, я же говорил! А потом?
Я уже готов был вспомнить про мальчишески упрямый характер Марии, как вдруг он как кипятком ошпарил меня:
— Потом? Потом… я ее убил…
И лицо его потемнело от ударившей в голову крови.
— Георгий, — осторожно начал я сначала, будто держал в руках гремучую змею. — Давай поговорим серьезно…
— Послушай! — Георгий впервые открыто глянул на меня, он тяжело дышал и еле удерживал свое разбухшее тело на стуле. — Почему ты не прекратишь этот идиотизм?!
— Какой… идиотизм?
— Вот этот! Здесь! Убийца перед тобой, веди его в тюрьму и кончай волынку!