— А в чем же?
— Все гораздо серьезнее…
— Как бы это ни было серьезно, не забывайте, что повинную голову меч не сечет!
— Вот-вот: это так серьезно, что она не решилась ни в чем мне признаться!
— Неужто до такой степени?
Летуар кивнул, склонился к брачному консультанту и вполголоса произнес, глядя ей в глаза:
— Лет десять назад, будучи еще несовершеннолетней, она танцевала в балете…
Летуар прекрасно отдавал себе отчет в том, что, произнося эти слова, он попадает в одну из тех головокружительно-переломных точек, в один из тех упоительных моментов, когда решается все дальнейшее существование, когда бросаешь кости под плеск волн Рубикона.
Долю секунды кости катились. Невыносимая тревога, пароксизмальная и сладострастная. Вперив взгляд в самую глубь синих глаз брачного консультанта, он в то же время видел перед собой череду образов: ее ножки, пленительные очертания ее крупа, Гродьё в сырой земле и гильотина на фоне бледного рассвета.
В следующую долю секунды он решил, что проиграл: с ее стороны не последовало ни малейшей реакции. Полная фригидность.
Секунда истекала. Дипломированный психолог едва заметно дрогнула: взгляд ее как-то сник.
— В балете? — переспросила она слегка севшим голосом.
«Она у меня в руках!» — мысленно возликовал Летуар, вслух продолжая полушептать:
— …ну да, в балете! В розовом — он длился всякий раз столько, сколько живут розы, время утренней зари… нескольких ночей, если вы понимаете, что я имею в виду…
Она отвела взгляд. Последовала длительная пауза. Летуар с благодушным видом ожидал.
— Кто вас… надоумил обратиться ко мне? — наконец спросила брачный консультант.
— Случай, мадемуазель! Самый обыкновенный случай! Если возвратиться к моей печальной истории, вы поймете, что, несмотря на всю широту взглядов, жених не может закрыть глаза на подобное прошлое невесты! Ведь речь идет уже не об обычных связях, не о мелких интрижках, рожденных любовью и хоть как-то освященных сердцем! Речь идет о разнузданности чувств, о непристойных излишествах, о сладострастном блуде, о бесстыдном разврате, о порочной распущенности, о сластолюбивой чувствительности, о животной похотливости, о сексуальной извращенности, о похабном распутстве, об оргиях, содоме, вакханалиях, сатурналиях — и, чтобы не перечислять всего, закончу чистейшим и простейшим пьяным разгулом со всеми его совращениями, наслоениями и растлениями, которые честный человек не может вообразить без содрогания…
— О-о, хватит!
Франсуаза Мартеллье поднялась и, обогнув письменный стол, встала перед Летуаром:
— Как вы узнали? Чего вы добиваетесь?