Роси Катагири говорил, что когда духовная личность стоит перед шедевром искусства, она ощущает умиротворение. Когда художник видит шедевр, он ощущает желание создать еще один. Художник источает жизнь; духовная личность источает мир. Однако, говорил Катагири, за умиротворением духовной личности скрывается огромная жизненная сила и спонтанность, которая есть действие конкретного момента. А художник, несмотря на то, что он выражает жизнь, должен прикасаться к спокойствию и миру – в противном случае он сгорит. Увы, мы знаем очень много художников, которые сгорели – из-за алкоголя, стремления к самоубийству или душевных болезней.
Поэтому, когда мы творим, вся яркая жизнь, которую мы хотим выразить, должна исходить из места спокойствия. Это помогает нам и не дает начать восторженно прыгать посередине незавершенной истории, так и не вернувшись к столу, чтобы закончить ее. Что-то в нас должно всегда сознавать ту совершенную простоту, с которой мы выражаем то, что действительно чувствуем – «Я не хочу умирать» – в момент смерти. Это не гнев, не упрек и не жалость к самому себе, а признание своей истинной природы. Если мы в своих текстах сумеем достичь такого уровня, то сможем прикоснуться к чему-то такому, что заставит нас продолжать быть писателями. И хотя мы, возможно, предпочли бы находиться в горах Тибета, а не за столом в Ньюарке, штат Нью-Джерси, и хотя смерть воет у нас за спиной, а жизнь ревет нам в лицо, мы можем просто начать писать – писать то, что должны сказать.
Я закончила печатать в одиннадцать вечера в воскресенье. Я сказала себе: «Знаешь, Нат, видимо ты написала книгу». Я встала из-за стола, чувствуя злость. У меня было ощущение, что меня использовали. («Использована музой», – как потом сказала моя подруга Мириам.) Внезапно мне показалось, что я не знаю, о чем эта книга; она как будто не имела никакого отношения к моей жизни. Она не поможет мне найти любовника или почистить утром зубы. Я приняла ванну, оделась и отправилась в одиночестве по полночным улицам в кафе «Одинокий Волк» в центре Санта-Фе. Я заказала бокал белого вина и два шарика карамельного мороженого. Я смотрела на людей, ни с кем не разговаривала и улыбалась. «Я только что дописала книгу. Может быть, скоро я опять стану человеком». Домой я шла успокоенная и счастливая. На следующее утро я плакала. К вечеру я стала чувствовать себя прекрасно.
Во вторник я сказала своей группе учеников: «Я писала книгу полтора года. По крайней мере половина глав получилась у меня сразу. Тяжелее всего был не сам процесс написания, а борьба со страхом успеха, со страхом неудачи и окончательный прорыв к чистому действию». Последние полтора месяца я работала без выходных. Я просто заканчивала одну главу и начинала следующую. Я не слушала те части себя, которые вопили, что хотят мороженого, друзей, дневного сна.