Ну а „Слово“ настолько в эмоциональной приподнятости своей высоко стоит над обычной литературой, что это как горение, горение, которое продолжается постоянно. Оно существует во всей архитектонике „Слова“ — и в системе выразительных образов, и в обращениях автора, и в том, как автор передаёт слово от героя к герою, во всём духе этого произведения.
Это как бы ословленный дух „Слова“… сама Русь — автор этого произведения, она говорила тогда этими словами о тех проблемах, которые стояли перед нею, и о тех необходимостях, которые прежде всего требовали разрешения».
Отвергая домыслы о том, что «Слово о полку Игореве» — подделка XVIII века, Распутин заметил:
«…для меня не менее важным и абсолютно убедительным доказательством подлинности является опять-таки вот эта эмоциональная напряжённость, потому что многое, очевидно, можно подделать, но чувство, воительство и одновременно молительство в одном страстном вздохе — этого подделать нельзя. Вот, может быть, одно из главных доказательств того, что „Слово“ принадлежит именно своему времени, принадлежит 12 веку. И далее оно существует во все времена, „вовлечено“ в них как очный завет нашим нациям хранить свой природный, изначальный дух, своё родовое и культурное лицо, а самое важное — свою землю».
Распутин выбирает таких героев, которые видят бездну трезвыми глазами. Кажется, что само место этих людей в гуще страдающего народа и сами характеры героев, их закал и прочность, позволяют им иметь своё суждение и смело высказывать его другим. Да и у самого писателя такой закал и такая прочность в творческом характере, что он без страха скажет в лицо мучителям справедливый и смелый приговор.
Юный Иван из последней повести прозаика, по-своему переживший трагедию сестры и матери, приходит к своему страшному открытию:
«Только сейчас, оставшись наедине, он, казалось, наконец вытиснулся из себя и вышел в мир. И то, что увидел он в нём, поразило его. Огромные и страшные перемещения, от которых взрослые почему-то отворачивают глаза, происходят в мире, одни наступают, другие отступают, и среди вразброд отступающих, растерянных и обессиленных, как приговорённое жертвенное стадо, теснимое к обрыву и не понимающее, что с ним происходит, был и его народ. На самой-самой кромке обрыва вынесут ему окончательный приговор: одних, просветлённых новыми знаниями и новыми правилами поведения, помилуют, других, обсудив, как гуманнее поступить с ними, отправят восвояси, в те глухие и немые свояси, где уже ничего нет. От помилованных потребуют: отрекитесь! И отрекутся. А вослед избранным скажут: вы видели, как много среди них было больных и дурных, преступников и староверов; мы сделали это, чтобы спасти от них мир. И мир согласится: тому и быть, каждый получает то, чего он заслуживает».