Но жизнь всё расставляет на свои места. Со временем мама начала ценить красоту её поступков и серьёзность отношений. Когда довелось лежать ей пару раз в больнице, то на фоне визитов всех остальных женщин, цель которых была себя показать, Анжелины визиты были целиком направлены на помощь. Она её переодевала, помогала в уходе за собой, расправляла складки на постели, ругала за неправильную еду и иногда, к изумлению уставшей мамы, разгоняла засидевшуюся толпу праздных посетителей.
Смирившись с её чужеродностью, мама со временем всем сердцем полюбила эту странную женщину. И особенно потому, что она таки пошла на уступки, поддаваясь её эпиляционным экзекуциям и одевая золото и наряды по случаю визитов соседок.
Зато Ниночка маме понравилась с первого взгляда! Она сразу с интересом стала вникать во все нюансы жизни ливанских женщин, перепробовала на себе всё, вплоть до рисунков хной на теле! А уж аппетит так просто прелесть! Правда, она всё переживала, что растолстеет, но муж успокоил:
– Ниночка, худая армянская жена – это нонсенс!
– Но ты ведь меня полюбил именно худой!
– Я просто дальновидный! Видел тебя в перспективе и терпеливо ждал.
Но сумасшедшими мамашами они были обе, считала в душе бабушка Фудда. И откуда у ребенка иммунитет будет, если он с микробами не знаком? Пусть везде ползает, всё лижет. Хоть бы уж нацеловать-то дали крошку!
Когда Яне исполнился год, её мама вернулась на работу, взяв на себя прежний объем работы и позволив Георгию заниматься только любимым протезированием. Ниночка приняла крошку в свой «семейный детский сад» и жизнь потекла беспокойно – днями загрузка на работе, а ночами укачивания, тёплые полотенца на живот малышке от колик, потом поздние ужины, да всё по возможности тихо, чтобы не мешать Имаду готовиться к выпускным экзаменам.
Сдал он их блестяще и вот тут, к моменту поступления в институт разгорелись нешуточные страсти. Ахмед мечтал, чтобы сын пошел по его стопам, продолжил семейное дело. Но для утончённого и креативного Имада звук бормашинки, великолепие внутреннего мира чужих ртов и монотонность труда стоматолога были подобны фильму ужасов. Он каждый раз содрогался от звуков и запахов, когда по какой-либо причине был вынужден заехать в центр. Несчастные глаза людей и униформа медперсонала вгоняли его в глубокую тоску. Анжела понимала, что эта работа не для него, но муж с годами становился всё упрямее и консервативнее и даже слышать не хотел ни о какой свободе выбора. А труд его жизни кому? Пусть пропадёт? Или ждать, пока Яна подрастёт? Но она женщина, а там, глядишь, дети пойдут или муж не захочет, и что прикажете делать?!