Между Европой и Азией. Семнадцатый век (Акунин) - страница 39
Очень вероятно, насчет иудейства – выдумка, призванная подчеркнуть «неправославие» Тушинского Вора, однако несомненно он происходил из белорусских социальных низов. Манеры, речь, весь стиль поведения выдавали в нем простолюдина.
Правдоподобней всего выглядит версия, согласно которой самозванец был сначала учителем в Шклове, а потом слугой у могилевского попа.
Судя по всем рассказам, человечишка это был никудышный – трусоватый, неумный, лживый, подверженный всяким мелким порокам. В конце концов его выгнали из слуг, и он оказался в безвыходном положении.
Весной 1607 года в белорусском городке Пропойск (70 километров от Могилева) Митьку-Матюшку-Богданку за что-то посадили в тюрьму – якобы по подозрению в шпионстве, хоть и непонятно, какому государству мог понадобиться шпион в Пропойске. Не исключено, что бродяга попросту попался на воровстве или еще каком-то преступлении.
Здесь, не от хитрости и ума, а с перепуга, ожидая кары, узник объявил, что он не абы кто, но важная персона – родственник убитого царя Дмитрия, скрывающийся от врагов. С этой уловки и начались большие приключения маленького человека.
Неловкое вранье лишь отсрочило бы расплату, если б поглазеть на «царского родственника» не пришел один поляк, ротмистр Миколай Меховецкий. Он командовал небольшим отрядом, участвовавшим в московском походе, и после падения Лжедмитрия I остался не у дел. Тогда по приграничным областям России и Польши бродило множество подобных кондотьеров, которые искали способ прокормиться.
Лжедмитрий II. Фантазийный рисунок XIХ в.
Меховецкий видел в Москве первого самозванца и решил, что пропойский бродяга похож на него «издали», то есть ростом и фигурой. В те времена, когда народ мог увидеть монарха самое большее с изрядного расстояния, этого было достаточно. Шляхтич, конечно, понимал, что этот шут никакой не царь, но знал, с каким нетерпением на Руси ждут воскресшего Дмитрия, и решил не упускать такого случая. Очень уж дальних планов поляк скорее всего не строил, в этом смысле мало отличаясь от казацкого атамана Федьки с его «царевичем Петром». Выступая под знаменем законного государя, можно было неплохо поживиться на русских просторах.
Кажется, тюремный сиделец сначала очень испугался неожиданного предложения. Но выбор был такой: или соглашаться на роль помазанника Божия, или пропадать прямо сейчас.
Меховецкий объявил, что неведомый бродяга – не царский родственник, а сам царь. Для Пропойска ротмистр, явившийся туда во главе собственного конного отряда, был важной персоной, к словам которого нельзя не прислушаться. Да и местным жителям, подданным польского короля, наверное, было все равно: царь так царь.