Они боролись в воде, но с каждым движением возбуждение девушки все росло, делая ее еще более податливой тому воздействию, которое оказывали на нее его руки и тело. От воды ее груди покачивались, как две лилии. Он целовал их. Он не мог проникнуть в нее под водой как следует, однако кончик его члена все время терся о клитор и заставлял девушку забывать о всяком сопротивлении. Она поплыла к берегу, и он последовал за ней. Они легли в песок, и волны могли перекатываться через них, однако они просто лежали, голые, и судорожно глотали воздух. Он проник в нее, и море смыло кровь с ее бедер.
С той ночи они стали всегда встречаться в это время. Он брал ее под водой в ритме волн. Раскачивающиеся движения их тел, соединенных любовью, становились частью моря. Опору они обретали на одной из скал и стояли, прижавшись друг к другу, ласкаемые мо рем и трепещущие после оргазма.
Проходя вечерами по берегу, я часто представляла себе, будто вижу, как они плавают и наслаждаются любовью.
Как-то утром меня пригласили в одну студню в Гринвич Виллидж, где скульптор по имени Мийар корпел над очередным творением. Он уже сделал черновой набросок и теперь достиг того момента, когда ему понадобилась натурщица.
Это была фигура в тонком, соскальзывающем платье. Все линии тела были видны. Он попросил меня раздеться полностью, потому что для него это было единственной возможностью работать. Он был настолько поглощен скульптурой и смотрел на меня так рассеянно, что я не раздумывая сняла одежду и приняла нужную позу. Хотя в то время я была еще довольно неопытна, он заставил меня поверить в то, что тело мое ничем не отличается от лица и что я просто статуя.
Работая, он рассказывал о своей прежней жизни на Монпарнасе, и время летело быстро. Не знаю, должны ли были его истории распалять меня, однако сам он не выказал ни малейшего признака того, что интересуется мной. Ему нравилось воссоздавать атмосферу Монпарнаса ради самого себя. Вот одна из тех историй, которые он мне поведал:
«У одного современного писателя была жена, страдавшая нимфоманией. Кроме того, она явно болела туберкулезом. Лицо у нее было бледным, как мел, черные, глубокосидяшие глаза горели. Веки она подводила зеленой краской. Была она довольно пышной и ходила в черных обтягивающих платьях. По сравнению с остальным телом талия ее отличалась стройностью. Она носила большой греческий пояс, серебряный, имевший сантиметров десять в ширину и усыпанный камнями. Пояс был потрясающий. Он напоминал пояс рабыни и наводил на мысль о том, что в глубине души она тоже раба — раба своего эротического голода. При взгляде на нее возникало ощущение, что стоит только расстегнуть этот пояс, и она упадет к вам в объятая. Он весьма смахивал на пояс девственности, который был выставлен в Музее Клани и который по преданиям крестоносцы надевали на своих жен. Очень широкий серебряный пояс с приспособлением, которое прикрывало женщине пах и оставалось на замке до тех пор, пока не возвращался муж. Однажды кто-то рассказал мне удивительную историю о крестоносце, который надел на свою супругу пояс девственности и попросил лучшего друга присмотреть за ключом на тот случай, если самого его вдруг убьют Не отъехал он и нескольких километров от дома. как друг нагнал его и, не слезая с коня, сердито крикнул: „Послушай, ты подсунул мне не тот ключ!“