Решено, молчу.
Вечерело. Когда оконного света уже не хватало, в дверях кухни появился дядя Люсик.
— В прощание дню повторим святые заповеди, данные нам Аллой-спасительницей, да простит Она нас и примет.
Застучали отодвигаемые скамьи. Ладони легли на края столешниц, лица благостно опустились. С короткими перерывами раздалось многоголосое:
— Не сотвори себе идола, ни духовного, ни реального.
— Не произноси Святого Имени без надобности, а произнеся — помолись.
— Соблюдай закон.
— Почитай матерь свою и чужую, ибо Алла, да простит Она нас и примет, дала нам мир, а они дали жизнь.
— Не убий, если это не враг, посягнувший на твою жизнь, семью и родину.
— Не укради.
— Не произноси ложного свидетельства.
— Не возжелай мужа и дома ближней своей, и другого имущества.
— Алле хвала! — подытожил дядя Люсик и отпустил всех с миром.
В потемках разбрелись по комнатам. Халаты со смешными штанами и мягкие «ангельские» чувяки у нас уже забрали, пришлось привыкать к местной традиции ходить босиком. У Зарины и прочих имелись сапоги, но, видимо, для обуви особые дни. Меня босоногое передвижение не смущало, а Тома морщилась.
Зарина первой юркнула в восторженно отверзшуюся дверь, поэтому я немного задержался. Карина глянула зловеще-строго, глаза сказали, что все помнит и не простит. Тома с едкой полуусмешкой-полуулыбкой пожелала спокойной ночи и с шумом захлопнула за собой дверь. Варвара с чванливой наперсницей-выскочкой, которую она назвала Аглаей, скрылись в комнате, следующей за моей. На всякий случай досчитав еще до двадцати, я вошел. Словно понимая ситуацию, дверь прикрылась бесшумно.
Отвернувшись зубами к стене, соседка дрыхла без задних ног. Под милое похрюкивание я разделся и впрыгнул в спасительное укрытие лежака.
Сонные звуки смолкли. За легким неясным шорохом последовал скрип. Я осторожно приоткрыл один глаз. За ним быстро распахнулся второй. На меня глядело маленькое грустное привидение.
— Не спишь? — тихо спросила завернутая в простыню Зарина. — Можно к тебе?
Рта не успел открыть. Лежак вскрякнул под лишней тяжестью. Бесцеремонно плюхнувшееся тело принялось возиться, устраиваясь с удобством.
Натянув укрывающую простыню под самое горло, я машинально отпрянул. На самый-самый краешек. Зарина с радостью воспользовалась нежданным подарком, повернувшись ко мне. Лицо приблизилось. В ухо жарко зашелестело:
— Так волнуюсь за сестер… Милослава… Она гордая, не простит.
— Чего и кому? — пришлось поддержать разговор.
— Лисавете. Она следующая за Милославой. На год младше, восемнадцать, а уже три мужа. Милослава разборчивая, у нее всего два. Не берет кого попало. А Лисавете лишь бы выглядеть. И чтоб завидовали.