Комнатушка оказалась уютной. Две стены — сплошные стеллажи с книгами и с теми же склянками, а то и коробочками, тут же стояли подсвечники — ни одного, чтобы парой был, все разные. Третья стена, где предполагалось окно полуподвального помещения, завешена уютно-бежевыми шторами. Пахло здесь хорошо. Какими-то свежезаваренными травами, что ли? Ароматическими ли свечами?.. Особенно был хорош уголок, в котором стоял журнальный столик, а вокруг него три мягких кресла. На столике громоздился заляпанный жирными мутно-белыми восковыми потёками канделябр, в котором торчал несчастный, по впечатлениям, огарок с печально торчащим клювом — чёрным фитилём. Ещё валялась груда рассыпанных карт, кажется, таро? — поразился он. Правда, от порога да в тёмных очках рисунков на картах не рассмотреть: выглядели они почти чёрными. И тут же уныло мерцал полупрозрачный, кажется, голубой стеклянный шар, вделанный в подставку из мрамора и из-за своего цвета выглядевший в мягком, светло-коричневом интерьере несколько чужеродным.
Старуха снова ткнула тростью в одно из кресел и велела:
— Садись. — И тут же, обращаясь к девушке, которая, поставив на столик чашку с блюдцем для гостя, начала стаскивать с неё плащ, то ли попросила, то ли снова велела: — Посмотри-ка, что с ним. Сам он постесняется сказать.
— Я не… — начал он, слабо протестуя, и тут же закрыл рот. Она права: он, может, и хотел бы рассказать, но как с налёту что-то объяснять незнакомцам? Пусть сами сначала докажут, что им можно довериться. Смысл спорить? И он пошёл к столику, сбрасывая на ходу куртку и готовясь повесить её на спинку кресла. По дороге был перехвачен девушкой, которая просто протянула руку — и он (опять с удивившей его покорностью) отдал одежду ей.
Затем присоединился к старухе, которая кивнула ему на соседнее кресло. Сел и, уж здесь-то ни на миг не засомневавшись, схватил чашку с чаем, который плавно колыхал свои дымные прозрачно-коричневые волны. Глотнул, с удовольствием чувствуя, как сладковатая жидкость, пахнувшая чем-то знакомым, мягко облила горло, согревая его…
Когда чай остался только на дне чашки, поднял глаза на ощущение, что кто-то осторожно приложил палец к его переносице.
Девушка сидела напротив и, глядя на него в упор, смешивала карты.
— Меня зовут Ирина… И я тебя знаю, — монотонно сказала она. И замолчала, не сводя с него немигающих полуприкрытых глаз.
А он глянул на неё и засмотрелся на длинные пальцы, на карты, завораживающе снующие, будто прячась среди остальных в общей пачке и тут же выпрыгивая.
— Недолго. — Она снова замолчала, но он понял: «Недолго знаю». — Очки не снимешь? Без них быстрей будет.