Остальные сцены я разыграл безупречно, действие за действием. Кстати, иногда кажется, что во мне умер весьма недурной театральный режиссёр или, как говорят англичане, manager.
Итак, я решил ехать в сторону городской бойни. Мой шпик от меня не отставал. Когда Надеждинская улица почти закончилась, я отпустил извозчика и пошёл пешком, не оглядываясь. Птахов тоже распрощался с возничим и пустился следом. Через десять саженей я спрятался за деревом.
Вокруг стояла непроглядная темень, густая как вакса. Надо сказать, что темнота — постоянный спутник в этом черноморском посаде. Здесь не более восьмидесяти керосиновых фонарей, кои ночью освещают только сами себя и служат своеобразными маяками одиноким прохожим. А на этом пустыре света не было вовсе. Не представляло большого труда прислониться к стволу тополя и слиться с ним в единое целое. Птахов потоптался, остановился на месте и принялся чиркать спичками. Когда одна из них зажглась, ему в лоб уже смотрел ствол моего револьвера.
— Это вы? — прошептал он одними губами. — Я так и знал.
— Так что же вы тогда не сказали об этом вашему шурину?
— Мне хотелось самому поймать вас.
— Думали утереть нос его дружку-адвокату и доказать свою состоятельность?
Кузьма Матвеевич молча кивнул.
— А вы смелый человек. Смелый и глупый, — продолжал я. — Неужто вы не понимали, что я завожу вас в безлюдное место? На что вы надеялись, пустившись в преследование? На свою силу? На удачу?
Податной инспектор помолчал, а потом спросил:
— Вы меня убьёте?
— А разве у меня есть другой выход? К тому же, ваша смерть — ещё одна щепотка соли на рану ненавистного, как вам, так и мне, Плотникова. Я принесу вас в жертву уголовному роману. Вот же здорово! Книжный персонаж становится реальным, жизненным. Именно поэтому я и назвал это произведение «Черновик беса».
— Простите, не понял…
— Что же тут непонятного? Я описываю события так, как они, по моему мнению, должны сложиться, но жизнь всё переписывает начисто, исправляя ошибки автора. И только четвёртая глава будет исключением. Я напишу её сегодня же, после вашей смерти. Утром её прочтёт главный редактор «Невской газеты».
— Просить о пощаде, как я понимаю, бессмысленно? — обречённо осведомился он.
— А вы умный человек. Мне будет непросто лишить вас жизни.
— Но зачем? Зачем вы всё это делаете? Неужели отказ от издания вашего романа — достаточная причина для стольких душегубств? Это же бесчеловечно!
— Вы слишком упрощаете. Роман — повод для борьбы за справедливость. Видите ли, мир устроен так, что одни получают всё — красавицу жену, прибыльную газету, виллу, имения, — а другие вынуждены всю жизнь прозябать и испытывать нужду. И вот эти первые, уже нахапавшие полные карманы счастья ещё и мнят себя судиями и распоряжаются жизнями других людей, тех, к кому Всевышний оказался не столь милостив. Однако я не анархист