— И ещё подобные прошения имеются? — отсмеявшись, поинтересовалась Ирина Аркадьевна.
— Да сколько угодно, сударыня, — вынул из папки другой документ. — Разрешите зачитать? — и на согласные кивки четы Рубановых, откашлявшись, торжественно произнёс, глядя в листок: «Ваше превосходительство! В жизнь людей вкралась громадная ненормальность, которая состоит в том, что люди искусственно создают сладострастное чувство и через это излишествуют…»
— Это как? — вновь вопросил Рубанов. — Чему вы смеётесь?
— У гусаров не бывает излишеств, — докончила за супруга его словесный экспромт Ирина Аркадьевна.
— Позвольте продолжить? — отсмеявшись, произнёс развеселившийся губернатор: «…первым доказательством этого является то, что женщины, даже девушки из хороших домов, делают из себя, — оторвался от чтения, — ещё раз пардон, мадам… детей рядом нет? Может, не следует подобное читать?
— Продолжайте, сударь, и не отвлекайтесь, — высказала своё мнение Ирина Аркадьевна.
— Дети наелись и спят, — поддержал её супруг.
— Потом не обижайтесь на вульгарность текста: «… делают из себя… какие–то машины для полового сближения тем, что затягиваются в корсет и делают фигуру возбуждающей излишнее сладострастие…»
Максим Акимович хотел сказать кое–что о лежащих на столе корсетах, но при постороннем человеке сдержался, оставив разговор на потом.
«… Они поднимают груди, талию делают женственно тонкой и таз явственно широким…»
— Прочтите это ещё раз. Постараюсь запомнить, чтоб в Питере генерала Троцкого повеселить, — под смех жены попросил губернатора Рубанов.
— Коли понравилось, я вам сие прошение оставлю на память, — поднёс к глазам листок: «…Я лично признаю женские наряды, т. к. в них сказывается вкус женщины…»
— Это ваше мнение или уже читаете? — вновь встрял Рубанов.
— Да помолчите, мон шер. Ну конечно, читают, — осудила его супруга.
«… Но восстаю против искажения очертаний тела и ношения корсета. Я, а впоследствии и все, были бы несказанно рады, если бы в нашей губернии закрыли все корсетные мастерские».
— Я — за! — поднял руку Максим Акимович. — Нет ничего лучше натуральной женской фигуры.
Ирина Аркадьевна и губернатор имели другой мнение.
Через неделю, один, без семейства, в Рубановку нагрянул Георгий Акимович.
— Это как же они посмели? — дрожащей ухоженной рукой приглаживал седеющую бородку. — Мы в Думе для них старались. Землёй планировали наделить. А они дом сожгли…
— Георгий, да ты альтруист, смотрю. Неужели без душевной жалости землю им бы отдал? — поинтересовался старший брат.
Младший замолчал и задумался.