– Если ты хочешь бросить такую старую клячу, как я, этот парень всегда окажет тебе поддержку.
– Ты вовсе не старая кляча, что бы это ни значило, и я тебя люблю.
– Пожалуйста, дай мне две таблетки вон из той бутылочки и налей бокал вальполичеллы, который ты так и не налила, а я расскажу тебе еще кое-что.
– Не надо. Не надо больше рассказывать, я теперь знаю, что тебе это вредно. Особенно – про тот день, когда появился экспресс «Валгалла». Я не инквизиторша, или как там называют инквизиторов женского рода. Давай полежим тихо и поглядим в окно, что творится у нас на Большом канале.
– Пожалуй, это и в самом деле лучше. Да и кому какое дело до этой проклятой войны?
– Разве что нам с тобой, – сказала она и погладила его по голове. – Вот тебе две таблетки из квадратной бутылочки. Вот бокал вина. Надо мне в самом деле прислать тебе вина из нашего имения. Давай немножко поспим. Только будь хорошим, и давай просто полежим. Положи, пожалуйста, сюда свою руку.
– Здоровую или раненую?
– Раненую, – сказала девушка. – Ту, которую я люблю и не могу забыть всю неделю. Я же не могу взять ее на память, как ты взял камни.
– Они лежат в сейфе, – сказал полковник. – Положены на твое имя, – добавил он.
– Давай просто поспим и не будем больше говорить ни о камнях, ни о грустном.
– К черту грустить, – сказал полковник, лежа с закрытыми глазами и положив голову на черный свитер, который был ему дороже родины.
«Надо же иметь настоящую родину, – подумал он. – Моя – вот она».
– Жаль, что ты не президент, – сказала девушка. – Ты был бы замечательным президентом.
– Президентом? Когда мне было шестнадцать, я записался в национальную гвардию штата Монтана. Но я никогда в жизни не носил галстука-бабочки и никогда не был прогоревшим галантерейщиком. Нет у меня данных, чтобы стать президентом. Я даже оппозиции не мог бы возглавить, ведь мне не приходится подкладывать под зад телефонные справочники, когда меня фотографируют. И я не из тех генералов, которые пороха не нюхали. Какого черта, меня даже к Верховному союзному командованию не прикомандировали! И убеленным сединами сенатором мне тоже не быть. Для этого я недостаточно стар. Теперь ведь нами правят подонки. Муть, вроде той, что мотается на дне пивной кружки, куда проститутки накидали окурков. А помещение еще не проветрено, и на разбитом рояле бренчит тапер-любитель.
– Я не все поняла, ведь я так плохо понимаю по-американски. Но это звучит ужасно. А ты все равно не сердись. Лучше я буду сердиться.
– Ты знаешь, что такое прогоревший галантерейщик?
– Нет.