– Ладно, – сказал полковник. – Пешком или на лифте?
– На лифте, – ответила она, и он заметил, что голос у нее дрогнул. – Позови лифтера, а если хочешь, давай поедем сами.
– Поедем сами, – сказал полковник. – Я давно научился управлять лифтом.
Поездка прошла благополучно, если не считать небольшого толчка вначале и того, что лифт чуть-чуть не дотянул до площадки; полковник подумал: «Ничего себе, научился! Лучше подучись еще!» Коридор казался ему сейчас не только красивым, но и каким-то таинственным, а ключ он поворачивал в замке так, словно совершал обряд.
– Ну вот, – сказал полковник, распахивая дверь. – Вот и все, что я могу тебе предложить.
– Очень мило, – сказала девушка. – Но ужасно холодно – у тебя открыты окна.
– Сейчас закрою.
– Не надо. Пусть будут открыты, если тебе так лучше. Полковник поцеловал ее и всем телом почувствовал ее длинное, молодое, гибкое, крепко сбитое тело; сам он был еще сильный и мускулистый, но его здорово покалечило; целуя ее, он ни о чем не думал.
Поцелуй был долгим; они стояли, прижавшись друг к другу, а из открытых окон, выходивших на Большой канал, тянуло холодом.
– Ох! – вздохнула она. А потом снова: – Ох!
– Не охай. На что тебе жаловаться? – сказал полковник. – Не на что!
– Ты на мне женишься, и мы родим пятерых сыновей?
– Да! Да!
– Но ты этого хочешь?
– Конечно, хочу.
– Поцелуй меня еще раз, чтобы пуговицы на твоей куртке сделали мне больно. Только не очень больно.
Так они стояли и целовались.
– Ричард, знаешь, я должна тебя огорчить… – сказала она. Она сказала это просто, напрямик.
– Обидно?
– Да.
– Ну, что поделаешь, доченька!
Теперь в этом слове больше не было другого, тайного смысла – она и в самом деле была ему дочкой, он нежно любил ее и жалел.
– Ничего, – сказал он. – Ничего. Причешись, намажь губы и все такое прочее, а потом пойдем и хорошенько поужинаем.
– Нет, сначала повтори, что ты меня любишь, и прижми ко мне покрепче свои пуговицы.
– Я люблю вас, – церемонно сказал ей полковник.
А потом он прошептал ей на ухо так тихо, как он, бывало, шептал, когда до врага оставалось всего семь шагов, а сам он был молоденьким лейтенантом в патруле:
– Я люблю тебя, моя единственная, моя самая лучшая, самая последняя и настоящая любовь.
– Хорошо, – сказала она и поцеловала его так крепко, что он почувствовал приторно-соленый вкус крови на десне.
«Да, хорошо!» – подумал он.
– Ну а теперь я причешусь, намажу губы, а ты на меня не смотри.
– Хочешь, я закрою окна?
– Нет. Мы можем побыть с тобой и на холоде.
– Кого ты любишь?
– Тебя, – сказала она. – А ведь нам с тобой не очень-то везет?