Ты твердишь, чтоб остался я,
Чтоб опять не скитался я!
— Ага! — сказал Кольцов. — А я и не заметил. На золоте тоже другой раз буришь, а сам к промывальщику через минуту бегаешь: «Знаки есть?» Глядишь, сутки и пролетели. Там уж со временем не считались — что кайлом шурфы били, что потом на станках. У нас дед один, еще с тех времен…
Он не успел рассказать, потому что в каркас через порог шагнул бригадир… Кольцов глянул на часы, потом на Дуню — мол, мы еще на смене, не останавливайся. Бригадир положил Дуне руку на плечо и сказал Кольцову:
— По рации с базы передали — едет вахта на подмену. Идите, соберитесь. Ну, и геолог там…
О главном бригадир всегда говорил в конце, как бы невзначай. Но каждый понимал, что требуется. Бригадир остался у пульта, а Кольцов с Дуней вышли наружу. Ромка продолжал бренчать, сидя на чурбаке, глядя исподлобья и держа согнутые ноги так, чтобы по первой команде вскочить.
— Сам, что ли, сочинил? — усмехнулся Кольцов. — Послушают тебя девчонки в поселке, хлынут наперегонки в геологи. А потом их в тайгу палкой не загонишь. Поди помоги, обормот!
Ромка убежал, а они начали наводить порядок. Сгребли разбросанный уголь, аккуратно уложили штанги, спрятали подальше под тепляк морды из проволоки — ими в ручье ловили форель. Побросать в мешок пожитки заняло несколько минут. А потом началось ожидание. Кольцов с Дуней успели побриться с одеколоном, пришить пуговицы и помыть сапоги, а машины так и не было.
У всего на свете есть свое начало, свой конец и свое предназначение. Десятки раз Дуня приезжал из поселка на вахту, столько же уезжал и каждый раз волновался — придет ли машина? Возможно, если б не это ожидание, он меньше удовольствия получал бы от работы. Садишься в машину, такого вперед напридумываешь, как будто первый день на свете живешь.
Самый трудный год он прожил после школы. Отец звал его к себе в лесники, он пошел куда поближе — на молокозавод. Механизации там никакой не оказалось, придумал директор, что на уроке у них был, но уходить было стыдно, скажут — не выдержал. В армии в карантине тоже доставалось, а потом земляк в хлеборезку позвал, тут уж Дуня смекнул, как быть. Он откажется — другого возьмут, всего делов. Везде можно ловчить, но везде можно и поступать по совести, хоть в хлеборезке, хоть здесь в тайге.
Наконец вдали показался маленький коробок, который рос, рос и вырос в трехосный «Урал». Он ехал по ручью, гоня тупым носом волну. Не доезжая ямы в русле, вырытой бульдозером для форели, машина взревела и выехала на берег. Первым на землю спрыгнул шофер — он ударил сапогом в мокрое колесо и принялся шептаться о чем-то с Кольцовым. Из металлического каркаса спрыгивали люди, передавали друг другу рюкзаки и портфели. Повариха Надя волоком тащила к кухне большой мешок, никому не позволяя до него дотронуться. Она раньше работала в старательской артели и никак не могла привыкнуть к бригадной оплате.