Коляй выпрыгнул из кабины и пятясь подошел к экскаватору. Ветер на створе дул день и ночь, и чем крепче мороз, тем сильнее он дул — все ураганы Ледовитого океана, ворвавшиеся в устье Колымы, собирались здесь, в узком ущелье. Чтобы не обжечь лицо, приходилось держаться к ветру спиной.
Экскаваторщики, в одинаковых шерстяных подшлемниках под шапками, сказали:
— Стрела треснула, будем заваривать. Поболтайся часок где-нибудь…
— А брезент зачем? — спросил Коляй.
— На морозе при варке металл крошится, а так теплее, среда создается, — ответил Пронькин. — Ерунда! Когда технику с Вилюя перегоняли, и не такое случалось!
Сварщик Пронькин жил в вагончике вместе с Коляем. Работу свою он знал, и, раз сказал, значит, точно через час будет готово. Стоять здесь было нельзя — топливные трубки могло перехватить стужей. Коляй решил съездить в поселок, где ветра поменьше. Кроме того, он давно собирался постричься.
Женский вагончик, где за неимением рабочего помещения работала парикмахерша, он нашел быстро — еще раньше ребята показывали. Поднялся по ступеням, не касаясь железных поручней, чтобы пальцы не пристыли, но пришлось все же доставать рукавицу — дверная ручка тоже была металлической. Он вошел в вагончик, вежливо постучал пальцем в косяк и по колено в клубах пара шагнул из тамбура в комнату.
Возле окна спиной к нему стояла девушка в белом халате и в валенках. Коляй удивился — он прошел мимо этого окна, неужели не видела, — и кашлянул. Девушка повернулась, вздохнула и спросила:
— Стричься, бриться?
И, не дожидаясь ответа, кивнула на стул возле кровати:
— Садитесь.
Вблизи Коляй хорошо разглядел ее — брови черные, нос тонкий и смуглая, он не видел таких красивых и в самом Магадане, куда ходил рейсом два раза. Когда она по уши закутала его в белую хрустящую простыню, он перестал дышать. Нежные пальцы быстро бегали по его волосам, осторожно касаясь шеи, отчего по спине и затылку поднималась моросящая волна мурашек. Коляй косился в зеркало на стене и боялся, вдруг она посмотрит на него и буркнет: «Чего уставился?» Он мысленно упрашивал кого-то, чтобы это наслаждение не кончалось, чтобы она стригла медленнее.
Но у всего на свете есть конец. Смуглянка отключила электромашинку, а вскоре положила на стол и ножницы. Она сняла простыню и сказала по-прежнему ровным голосом:
— Тридцать восемь копеек. Одеколона у меня нету — не завезли.
Коляй встал, неожиданно для себя пошатнулся и полез в карман. Деньги вместе с документами хранились у него в разлохмаченном, похожем на лепешку бумажнике, к тому же заколотом на булавку. Он снял с гвоздя свою кургузую засаленную куртку и застеснялся еще больше. А смуглянка, так же не глядя на него, отсчитала сдачу и снова отвернулась к окну, зябко поеживаясь… Коляю очень не хотелось уходить, но оставаться было еще страшнее. Он спрятал под мышку лохматую шапку, шагнул к дверям и осипшим голосом произнес: