Мазнув сажей лицо, надолго замирал возле капей: слушал. Не ушами, нутром. Поняв, о чём ему говорит Велетень (к негодованию Ботвилы Тот назвал это – «транслирует»), Чиль стал ходить по Домам, подсказывая, уговаривая, объясняя. И его стали слушать.
Когда Мелина, снеся в Капище мешочек ретьки, которую только и могла урвать от семейного стола, вымолила здоровье своей лядащей коровёнке, а хромой Лышень, полдня катавший камни к Сустону, избавился враз от нашествия тли на дальние посевы, люди укрепили мостки и сколотили надёжный навес над кострищем.
Постепенно тропа к сосновому острову расширилась и утопталась в просёлок, пробив в орешнике широкую брешь.
Несли жертвы богам. Несли дары Чилю.
Ему уже не приходилось целыми днями корпеть над костром и орудовать веслецом. Всегда находился кто-то, готовый откатить камень или подбросить дров в огонь. Чиль заметно поправился, приоделся, взял на обучение пару мальчишек, тех самых Гирьку с Топшей. Учить особо не учил, а только по случаю сразу объяснил им, как крепко его надо слушаться. Мальцы утёрли кровавые сопли, потёрли загривки и все отлично уяснили.
Перед Велетнем выставили сосновую плаху: стало обычным резать здесь кур, мелкую дичь. Рубили головы, кровью мазали рты капеям. Говорили, очень помогает. Чиль следил, чтобы не хитрили, не приносили тварей больных или увечных. Уличив – стыдил, кричал даже. Его забоялись: богами обласкан – силой добавлен, каждому ясно.
Однажды застыдил Лоншу за клёклого цыплёнка, определённого тем для жертвы. Вспыхнул Лонша досадным стыдом, сгоряча не птицу – руку свою острым полоснул. Метнулся к Велетню, извозил капею кровавой ладонью. В ближние дни разрешилась у него корова двойняткой, а вслед и удача пошла – что на охоте, что в рыбачестве. На радостях Лонша расщедрился для Капища: трех курей на плахе резал, белого снурка, даже рыбу бил живую, в садке принесённую. Тёплой кровью капеям рты мазал, никого не пропустил. Всем богам по сапогам.
Но и его не обошла беда, когда к Домам вышла ватага бастрыков. Люди дали отпор лихобродам, но после снесли в долгое жилище девять своих, среди них и самого Лоншу, располовиненного вражьим топором, и жену его, и старшего сына. Остался от семьи только последыш, – слюнявый вычадок, не умеющий ни сказать, ни ходить ровно.
Три подраненных бастрыка остались в Домах. Их хотели было забить кольём, но оставили: Чиль вмешался. Пришёл к старосте, говорил с ним недолго, вышел довольный.
Назавтра вражью троицу в окровавленных тряпках приволокли на Капище. Швырнули наземь возле старшей капеи. Лихоброды ворочались на пропитанной птичьей и звериной кровью земле, молили разбитыми ртами, ругались, плакали.