Дружинники сначала роптали, говоря, что они «не гуси-лебеди по такому водополью плыть», но потом, смастерив самодельные лодки-плоты, ободряемые ласковыми окриками «большого воеводы», заботившегося о них как о детях родных, весело заработали шестами и веслами, лавируя по лесным рекам, направление которых указывали им опытные проводники-зыряне.
Эти зыряне, — а их было пять человек — происходили из жителей Привычегодского края, считавшегося бесспорною волостью московскою. К Москве они относились, положим, без особенной приязни, но обещание хорошей платы за верную службу заставили их искренно стараться на пользу москвитян, идущих покорять их соплеменников — зырян и пермяков, осевших в верховьях Камы и Печоры.
В самый разгар весны московское войско добралось до водораздела, образуемого притоками Камы.
Здесь Пестрый решил переждать убыли воды, чтобы двинуться дальше по лесной тропе, сокращавшей путь более чем в три-четыре раза против того, если бы плыть по извилистым речкам, делавшим громадные околицы.
Ратники построили шалаши на возвышенном месте, развели огромные костры и целых две недели благодушествовали, поедая привезенные с собой припасы, которых было великое множество. Некоторые ухитрились даже соорудить заездки для ловли рыбы, плескавшейся в тихих заводях, представлявших укромные уголки для метания икры, оплодотворяемой для дальнейшего потомства. Тут много было поймано стерлядей, лещей и окуней, которыми, конечно, прежде всего полакомились начальные люди, принимавшие приношения подчиненных как должное, принадлежащее им по праву.
Отсюда, по спаде воды, князь Пестрый повел свою рать по сухому пути, указываемому проводниками-зырянами, бывавшими раньше в этих дебрях во время зимних охотничьих промыслов. Потянулись отдохнувшие ратники в неведомую даль, бодро топоча ногами по мягкому моху, зеленеющему под гигантскими, поседевшими от старости деревьями. Загудели человеческие голоса под сводами векового леса, нарушая его величавое спокойствие. Заржали московские лошади, навьюченные съестными припасами, захваченными с собой Пестрым в таком количестве, что продовольствия могло хватить вплоть до Петрова дня, если бы даже до тех пор все время пришлось мыкаться по безлюдным необитаемым местам. Но вот через две недели перед глазами москвитян блеснула река, сдавленная с обеих сторон стенами темного непроходимого леса. Вода в реке казалась черною, вероятно, по причине большой глубины, довольно редкой в подобных лесных истоках. Проводники радостно воскликнули:
— Сед-ю! Сед-ю!.. Черная река называется! — пояснили они москвитянам, вопросительно глядевшим на них. — Отселя на плотах можно плыть, на Каму-реку скоро вынесет… А дальше пути мы не ведаем, не взыщите с нас, добрые люди!..