Андрюша пошел в школу. Пока он упражнялся в написании палочек и кружочков, бабушка наблюдала за ним и ободряла, сидя рядом. Когда же пошли математические примеры с иксами, старушка сникла: для нее это был темный лес.
К окончанию школы внук вымахал в рослого, с неровным хрипловатым голосом юношу. Как-то он привел домой подружку. Чтобы «бабенция» не помешала беседе, он зажал дверь их общей комнаты ножкой от табурета. Анна Тимофеевна дернула ручку раз, дернула другой и бессильно заплакала.
Все чаще вспоминала она свой домик, палисадник с черемухой и старую грушу у крыльца.
На невестке годы не отражались: она оставалась свежа, румяна и легка на подъем.
«Можно бы гостей позвать, но у нас так тесно», — вздыхала она, глядя на свекровь так, как будто все дело было в ней.
«Так что подал я заявление на квартиру, — сообщил как-то сын и, опустив глаза, шумно выдохнул. — На заводе обещали…»
Сын с женой и парнем переехали в новый дом. Анна Тимофеевна получила комнату за выездом в старом, но крепком кирпичном доме. У нее оказалась приличная соседка, спокойная вежливая старушка. Она недавно похоронила мужа и часто ездила к нему на кладбище. Возвращаясь, снимала маленькую старомодную черную шляпку, черные кружевные перчатки и шла на общую кухню ставить чайник. В ее комнате на диване, телевизоре и комоде лежали вязаные салфетки. В углу у окна стоял на тонких гнутых ножках изящный столик, весь украшенный перламутровыми цветами. «Это инкрустация. Старинная вещь, — объяснила соседка Анне Тимофеевне. — Самое дорогое, что у меня осталось. Многое пришлось продать. Как-то надо жить».
«Я тоже не шибко богатая, — успокоила ее Анна Тимофеевна. — У меня на книжке шестьсот три рубля. Похоронные. Думаю, хватит». — «Хватит, если памятник скромный делать. А если черный мрамор, не хватит». — «На что мне мрамор? Что я, академик какой или писатель?»
Они жили мирно, спокойная, выдержанная бывшая учительница немецкого языка и говорливая, общительная бывшая крестьянка.
Иногда по воскресеньям навещал ее сын Василий с женой, приносили торт, пили по-семейному чай. Андрюша забегал среди дня: «Бабань, дай два рубля». Она давала ему и два, и пять рублей, каждый раз намереваясь сообщить ему одну из важных жизненных заповедей. Но внук торопливо, сжевав у нее кусок пирога и похлебав щей, убегал по своим надобностям.
И вот однажды, гуляя в ближнем сквере, две старые женщины, не обремененные никакими заботами, набрели на группу таких же, как они, престарелых людей. Это выглядело странно — одни старушки и старички, по облику давно перешагнувшие пенсионный рубеж. Возле них не было ни детских колясок, ничего такого, что указывало бы смысл собрания.