— Не волнуйтесь, они больше не опасны, — сказал Никита девушке и улыбнулся хорошей улыбкой.
Повергнутые «герои» поднимались с тротуара, отряхивали испачканную одежду, сердито щурились на сильнейшего.
— Хулиган! — крикнул Никите один из приятелей, у которого сильно пострадала белая заграничная курточка. — Перед девкой выставляется!
— Ты, я вижу, непонятливый, — обернулся к нему Никита. — Советую подобрать сопли и тихо уйти, иначе…
— Не мечи икры, Эдик, — остановил приятеля тот, что на полголовы выше. — Ты видишь, у товарища интеллект в кулаках. Пусть резвится.
Они двинулись вспять, изредка оборачиваясь и что-то недовольно обсуждая между собой.
— Вам далеко? — спросил Никита у Лизы. — Давайте провожу.
— Мне рядом, до троллейбуса, — ответила она и согласилась: — Проводите. — О булочной она забыла.
Он взял у нее из рук инструмент, понес к остановке.
— Вы смелый, — решилась заговорить Лиза. — Один на троих! Я про такие случаи только в книжках читала. Спасибо вам. Вы герой.
— Я мужчина. Обязан защищать слабых, а шпану учить.
На остановке он спросил:
— Вы на этом играете?
— Играю.
— Уважаю искусство.
Он сказал это так просто и в то же время уважительно, что Лиза представила его вдруг в концертном зале: «Он, видно, из тех, кто дольше всех хлопает артистам и последний покидает свой ряд».
— А там, — он показал в сторону института, — вы учитесь?
— Учусь.
Подошел троллейбус.
— Ваш? — спросил он.
— Мой.
В заднее стекло, пока троллейбус удалялся, было видно, как он стоял и смотрел вслед.
«Странный человек, — думала про него Лиза. — Занятный. Спортсмен». Дома ей стало скучно, и она поняла отчего: ее защитник остался на остановке, и больше она его не увидит.
В ее жизни еще никогда не было сильного, доброго друга. Были приятели, с которыми хорошо было подурачиться. И только. Ничего серьезного, настоящего. Был, правда, Афанасий — нервный, бледноликий, любивший страстно вещать о своей принадлежности к «духовным сферам», о своем «безумном служении гармонии». Когда он вставал из-за рояля, отыграв любимые багатели, с него текло ручьями, так он усердствовал.
Однажды на вечеринке у Лисовской, танцуя с Лизой под магнитофон, то есть топчась на месте под тягучую мелодию допотопного блюза, он стал губами ловить ее пушистые пряди выбившихся из пучка волос, полагая, наверное, что это ей нравится.
«Ах, Лиза!» — шептал он и закрывал глаза.
Это было ново, и Лиза ждала, что последует дальше.
«Очнись, Афанасий! — окликала Лисовская. — Иди лучше пирог разрежь».
«Я не умею».
«А девушек завлекать умеешь? Ах ты, шалун нехороший».