…Барток ее извел. К этому композитору она приучала себя вот уже который год. Марк Андреевич настаивал. Говорил: «Темная ты балда! Можно ли его не понимать?» — «Наверное, можно», — смело отвечала ученица и спокойно выдерживала пристальный взгляд педагога.
Что-то происходило с Лизой. Все ее нервировало.
Звонила мама, укоряла дочь, что совсем забыла дорогу домой. «Конечно, тебе теперь не до нас. У тебя своя жизнь. Но разве мы тебе чужие?» Бесспорность этих слов тоже вызывала у Лизы глухое раздражение.
Не выдержала бабушка. Принесла рыбный пирог: «Твой любимый. Поешь. А то вон от занятий как глаза запали. Совсем похудела!»
Лиза разломила еще теплый, обернутый в два полотенца пахучий пирог и поняла, что ей его совершенно не хочется. Более того, он ей противен. Но бабушка с таким умилением глядела на внучку, что Лиза втолкнула в себя кусок. Через час ее вытошнило: К счастью, бабушка этого не видела.
Ее угнетали запахи.
Она стала усердно мыть стены в ванной, терла линолеум в кухне, регулярно ополаскивала помойное ведро. В лифте она затыкала нос, чтобы не чуять всех ездивших до нее курильщиков и любителей чеснока. Флакончик «Коти», которым она решила перебить неприятные запахи, внезапно тоже разочаровал ее: куда девался нежный аромат!
Афанасий не замедлил заметить ей:
— Девчонка, ты подурнела. У тебя вид усталой лошади.
И Лиза наконец поняла, что она беременна.
Вот отчего это раздражение, сердцебиение, тошнота.
Дома она повалилась на диван и заревела в голос. Ей было нестерпимо жаль себя. Она сердилась на Никиту за то, что он еще ничего не знает. А если бы и знал, то что бы он мог сделать? Рушились все ее замечательные планы. Ни на какой фестиваль она не поедет, будет ходить с круглым животом. Наплакавшись до тупой боли в затылке, она устало лежала ничком и глядела в потолок. «Зачем я живу, — спрашивала она себя. — Молодость, цветы, музыка — обман. Суть в том, чтобы производить себе подобных…» Она вспомнила, как Никита рассказывал про молодых кобылок: «Их тянуло к неизвестному. Они начинали нервничать. Просто сходили с ума, понимаешь? Одна такая перемахнула через изгородь и понеслась через поле. Куда? Зачем? Сама не знает. Изо всех сил неслась. В ней кипела природа. Остановить, поймать невозможно. От напряжения сосуды начали лопаться. Замертво упала… А к остальным ввели старого мерина. Они его окружили и притихли, вздрагивая. Такие молоденькие, трепетные».
«Как все просто, — думала Лиза. — Вышла замуж, родила. Вот и все мои дела!» Она кисло усмехнулась, сжала зубы и подумала: «Нет уж! Не так мы будем существовать». Решение пришло простое и выражалось коротким неприятным словом. В этой затее было что-то постыдное, как будто Лиза шла на обман. «Но ведь мне так плохо, — оправдывалась она. — Мне тяжело». — «Думаешь, другим легко?» — укоряла она себя. «Но другие не готовятся к фестивалю!» — «Другие — это серые клуши? А ты, значит, — служительница муз? Вся из себя этакая, особенная?» — «Я не особенная, — спорила с собой Лиза. — Но мне хочется радости!» — «Кому ее не хочется?..»