— Вы, видимо, друг, что из Израиля? Мне Зиновий вас именно таким описал.
— Что ж тогда на кладбище не признали?
— Не хотелось ни с кем общаться! Заговори вы со мной, верите, убежала бы.
Заманский поверил: и сейчас она говорила каким — то затертым, лишенным интонаций голосом, как говорят безмерно утомленные люди. Просто отсюда бежать некуда.
— Судя по встрече на кладбище, мы оба опоздали на похороны, — посетовал Заманский.
— Почти так. Десятого пыталась дозвониться Зиновию. Потом набрала сына, Лёву. От него и узнала. Может, и успела бы. Но Лёва просил не приезжать. Настоятельно просил.
Заманский не скрыл удивления.
Она присмотрелась к собеседнику.
— Зиновий вам вообще что-нибудь обо мне рассказывал? — произнесла она с внезапной догадкой.
Увидела, что нет. Хмыкнула озадаченно.
— Тогда представляюсь. Зовут меня Елена.
— Елена Прекрасная. Овладевшая сердцем…
— Елена, приносящая несчастье! — раздраженно оборвала она витиеватый комплимент. Извиняясь за резкий тон, примирительно приподняла руку. Сдвинула к центру стола кипу буклетов, освободив место для пепельницы. — А я ведь еще на кладбище поняла, что вы меня найдете. Зиновий говорил, вы — в прошлом следователь.
— Да, — подтвердил Заманский. — Но почему я должен был обязательно вас разыскивать?
— Да потому что, если б не я, Зиновий был бы жив!
Похоже, физиономия Заманского вытянулась. Елена горько усмехнулась.
— Поразительно, — произнесла она. — И то, что случилось. И то, что всё это уместилось в какие-то три недели.
Она закурила, прикрыла припухлые веки.
В тот раз Елена повезла очередную группу по Италии. В сущности это была последняя поездка. Всё больше времени отнимал фонд борьбы с детской онкологией, с которым после смерти ребенка активно сотрудничала.
Программа стандартная: Рим — Флоренция — Венеция. Забитый до отказа туристический автобус. На одном из задних кресел оказались Плескачи: отец с сыном. Поначалу больше внимания привлекал сын: длинный, несуразный, мягко улыбчивый, — такой ребенок-переросток. Старший же, напротив, производил впечатление тягостное. Сидел, ссутулившись. Погруженный в себя. Будто между ним и действительностью установилась пленка, через которую с трудом пробивались голоса.
Во время вводной экскурсии вдруг раздраженно пошутил. Потом еще раз перебил гида. Так что сыну пришлось успокаивать. Елена еще подумала, что с этим ершистым дедком натерпится. Узнав, что он владелец антикварного магазина, даже окрестила про себя менялой.
— Знала бы я, насколько и как именно натерплюсь от этого менялы, — хмыкнула она.
Разместились в Риме, в дорожном отеле. Поздно вечером Елена спустилась в ресторанчик. Рассчитывала, что измотанные туристы к этому времени завалятся спать и можно будет перекусить в одиночестве. Она почти угадала, — один всё-таки не спал. У барной стойки сидел старший Плескач и угрюмо крутил на просвет бокал с плещущимся на дне коньяком. Хотела уйти, но передумала. Если назревает конфликт, лучше попытаться погасить его в зародыше. К тому же Плескач был трезв. Потому решилась подсесть.