— Вы обязаны показать могилу. Это в любой инструкции… — напомнил Вальк.
— Еще и инструкции изучили! Готовились! — уличила Кайдалова. — Могилу желаете? Нате! — повторила старуха с торжеством, скрыть которое не смогла, да и не желала. — Во-он кладбище! — Она ткнула за окно.
— Полный лес захоронений. Только ни крестов, ни плит опознавательных. И хоронили по двое-трое в гробу, в исподнем… А то и просто в простынях. Одежды, уж извините, не было. После войны-то! Может, у вас в Прибалтиках как сыр в масле катались? Вас же немцы не больно трогали. Своих-то! А у нас, извините, каждая пара кальсон на счету была. Теперь поди найди, поди отличи. Так что, ауф-видерзейн, господа хорошие!
Эстонцы, так и не поняв толком причину старушечьего раздражения, угрюмо потянулись к выходу. Следом, не попрощавшись, вышел Понизов.
Кайдалова проводила его хмурым взглядом.
— Правду говорят про яблоко и яблоньку, — пробурчала она. — Ведь не видел никогда отца. А что тот шалопутом прожил, что этот без царя в голове.
На крыльце Понизов нагнал удрученных эстонцев.
— Что значит по-русски «хрэнушечки»? — вопросил Валк.
— Значит, два года псу под хвост, — перевел ему Тоомс. Невольно простонал.
— Будет, братан, — Понизов приобнял друга. — Не кори себя. Ты этот путь прошел до конца. Место смерти установил. Есть чем перед своими отчитаться. А насчет остального… Сволочная, конечно, старуха. Но в этом права. Зарывали вперемешку, так что найти, да еще опознать — безнадега.
— Константиныч! — окликнули сзади. От аптеки в грязном халате со шваброй поспешала баба Лена.
— А я ведь вспомнила! — на ходу, торжествующе выкрикнула она. — Точно, что был. Даже лицо перед глазами. Мордастое. Но только от старости ввалилось.
— Знаем уже, — подтвердил Алекс. — Другая беда. Хотели останки найти. А оказалось, что хоронили без примет, без табличек. Даже без одежды.
— Это да, — признала баба Лена. — Трудное время было.
Всколыхнулась.
— Но погодите! Вашего-то как раз в одеже хоронили!
Эстонцы, похожие на снулую рыбу, разом ожили. Окружили старушк у.
— Ну да, — подтвердила та. — В одёже, скалабудах. Вы ж у Кайдалихи были? Ее б и поспрашали. Она знает… Хотя эта соврет, недорого возьмет. У нее, стервы, с сороковых годов кличка Нельзяха.
Глазами она нашла Понизова, — не наболтала ли чего лишнего? Но тот поощрительно кивнул.
— Вот если Ксюшка Гусева где жива. Она тогда лечащим врачом была и очень, помню, хлопотала. И костюм они с главврачом, Константин Александровичем, отцом вашим, справили. И место захоронения сама подобрала. Их тогда обоих после той истории поприжали. Константин Александровича особенно — в органы даже тягали. На каком-таком основании штаны покойнику выделил. Не в целях ли теракта? Совестливый человек был, хоть и негромкий. Сердце и разорвалось. После этого и Ксюшку вышибли. Очень она смерть отца вашего переживала. С Кайдалихой на людях поскандалила, — страшное дело. И стукачкой ее называла, и по-всякому. Сразу и уехала. Лет десять тому в Калинине ее видели. Может, и жива еще. Чего ей, пацанке, не жить? Должно, семидесяти нет.