— Да Буднику твоему за счастье было, что ты его, гопстопника, из штрафбата вытащил! А уж чтоб бывшего зэка в Герои! — Полехин в сердцах пристукнул лапой по валуну. — Неужто не соображал, чем для тебя самого обернется?
— Несправедливо это было, товарищ генерал.
— Ишь, как! — Полехин озадаченно потеребил пористый нос. — Как же ты такой дальше-то будешь?
Крупные белые зубы Арташова обнажились в беззаботной улыбке:
— Ничего! Уж если в войну пронесло!
— Так в войну таким как ты выжить легче, — Полехин не принял облегченного тона. — Я, собственно, с этим заехал. Перевожусь в Москву, в Генштаб, — он отмахнулся от поздравления. — Хочу взять несколько самых надежных. С которыми от и до прошел. А ты подо мной с сорок второго. Разведчику в штабе всегда дело найдется. Короче, времени для сбора не даю. К вечеру пришлю замену. Сдашь роту и — сразу в корпус. Утром вылет.
Он грозно, дабы пресечь возражения, вперился в подчиненного. Но тот очень знакомо упрямо покусывал нижнюю губу.
— Хочу всё-таки демобилизоваться, товарищ генерал, — буркнул Арташов.
— С этим, что ли? — обозленный Полехин тряхнул листком. — Вот тебя с этим на гражданке и «закроют»! Думаешь, если Германию победил, так круче всех стал? Ан нет. Случись что, заслуги не помогут. Потому что вины награды всегда перевесят. А твои вины, — он вновь обличающе потряс листком, — из тебя сами прут.
— А может, теперь там другие? — протянул Арташов. — Всё-таки такую войну прошли.
— Это мы с тобой прошли!
Генерал снял фуражку, большим платком протер изнутри — он сильно потел, и по канту образовывалась засаленная кромка.
— Да ты пойми, дура! — рявкнул он. — С твоим норовом армия для тебя и крыша, и мать родная. Да и я, если что, подопру.
Арташов сконфузился.
— Всю жизнь под вами не просидишь, товарищ генерал. И потом, Вы же знаете, я обещал разыскать.
Он решился:
— Разрешите обратиться по личному вопросу?
— Опять насчет своей девки? — Полехин поморщился. Дождался подтверждающего кивка.
— Надо же, — так и не выкинул из головы. Ведь пол-Европы прошли. Ты на себя глянь, — каков гусар. Мадьярки да полячки, поди, головы посворачивали. А? Неужто ни одной не перепахал?
Арташов отвел смущенный взгляд.
— То-то, — с удовольствием уличил комкор. — Так чего ж тогда дуришь?
— Я, товарищ генерал, в батю — однолюб, — Арташов упрямо напрягся. — Одна она для меня. Если не разыщу, больше такой не встречу. И потом, я докладывал, — она нам жизнь в сорок третьем спасла.
Полехин в раздражении оттопырил сочную нижнюю губу.
— Товарищ генерал! Вот был случай, чтоб вы мне поручили, и я не выполнил?