Она склонилась перед ним. Он был не только «Служителем всех», гарантом благовеста: он был человеком из плоти и крови. Она склонилась перед своей любовью грациозно, как женщина, которая всю жизнь падала ниц перед своими возлюбленными. А между тем такое приветствие она делала впервые и впервые участвовала в трапезе Господней. Этим неуловимым движением она демонстрировала свою страсть к мужчине и уважение к роду его занятий. Это был духовный поклон, знак принадлежности.
Вейсс вздрогнул. Минута была исполнена значения настолько, что любая мелочь могла ее нарушить. Они совершали причастие на другом уровне, и это было непросто. Тело священное и тело мирское сливались в полном и тайном согласии. Вейсс взял облатку и уверенным движением положил в ее ладонь.
— Тело Христово, — прошептал он в трех сантиметрах от ее рта.
Ее глаза превратились в дрель, черный бурав, потрескивающий от бархатных молний. Она открыла рот, выставив напоказ свои губы, шею, грудь женщины. Слабея, она почувствовала святой выступ грудей и узнала их нежную выпуклость. Они тоже причащались.
— Аминь, — пробормотала она. «Любовь моя», — добавила она мысленно, любуясь наклонившимся к ней Люком. Зрачки все углублялись. Появилось золото в самородках. Очи Черные воплощались. Песнь и Вейсс становились единым.
Она проглотила облатку. Губы умолкли, тела отдалились, но над священным сосудом их глаза еще причащались. Глаза священника были окнами в жизнь. Открывая их, открываешь безбрежные горизонты.
Все иглы, воткнутые в ее сердце, сломались и выпали в виде тончайшего пепла, совершенно безвредные и абсолютно уничтоженные. Не понимая этого явления, одновременно и физического, и духовного, и в мире движения частиц, и в царстве невидимого, Элка вышла.
Она ушла до угощения, приготовленного Вейссом. Много выстрадав, Элка холила каждую свою радость, как ювелир свои сокровища. Перед закрытием занавеса она каждый вечер убирала все с витрины, укладывала каждое воспоминание в футляр, поверх остальных, с осторожностью матери.
— Чтобы церкви были полными, надо, чтобы проповедник внушал доверие. А чтобы священник внушал доверие, достаточно увидеть его под руку с женщиной. Священник-гомосексуалист будет любить мужчину, и что тогда? Подумаешь. Сексуальная ориентация не имеет значения, Бог — это нежность и любовь, Любовь — заповедь всех заповедей.
Элка разговаривала с негритянкой, которая слушала, лежа на спине, задрав ноги.
— Церковь, как скороварка, готовая взорваться, ее иерархия сидит на крышке. Монахи останутся монахами: они хотят пустыни, но статус священника должен измениться: он невыносим, — заключила Элка. И почему нет священнослужителей на определенный срок?