Увлеченная столь страстным описанием, Хелен осмелилась бросить взгляд на картину и тут же снова услышала звонкое пение:
– La Bellezza!
«Будто зов сирен», – подумалось ей. Должно быть, так пели мифические существа женского пола, упоминаемые в греческой мифологии.
– Как все связано с солнечным светом! Одежда, балкон, небо! «Мона Лиза» – это воплощение красоты и совершенства.
Хелен казалось, что его слова звучат, словно признание в любви. Тот, кто так говорит об искусстве, должен быть очень чутким человеком. «Возможно, это мой последний шанс», – подумала Хелен.
– Я должна украсть «Мону Лизу»! – вырвалось у нее.
Наблюдая за его реакцией, она чувствовала, как у нее дрожат колени. Улыбка на губах Луи Русселя замерла.
– Меня шантажируют! У них моя дочь. Прошу, помогите мне! Прошу вас! – Она слышала, что голос ее звучит умоляюще, почувствовала, как слезы обжигают веки.
Месье Руссель озадаченно глядел на нее, не говоря ни слова, едва заметно качая головой. Должно быть, сказанное ею казалось ему чудовищным.
– Вы понимаете, месье? У этих людей моя дочь! Наверное, вы сможете помочь мне изобразить кражу. Пожалуйста! У меня в сумке лежит копия «Моны Лизы», которой я должна заменить оригинал.
Месье Руссель посмотрел на ее сумку, по-прежнему даже не пытаясь что-нибудь сказать. Его молчание смутило ее. О господи! Что, если он откажется? Тогда Мэйделин конец!
– Пожалуйста, помогите мне! Они что-то сделают с моей дочерью, если я не принесу им «Мону Лизу»!
По щеке ее скатилась слеза, она с трудом подавила рыдания. Казалось, напряжение, нараставшее в ней за последние несколько дней, стремилось найти выход, теперь, когда она наконец осмелилась довериться хоть кому-то.
– Скажите же что-нибудь! – взмолилась она.
Но Луи Руссель по-прежнему стоял, словно окаменев, и лишь в недоумении смотрел на нее.
79. Флоренция, около 1500 г.
Картина завершена. Сегодня я видел ее, и я потрясен. На ней изображена женщина. Где бы ты ни стоял, она следит за тобой взглядом и улыбается при этом так, словно намерена околдовать. Ее несказанная красота потрясает воображение.
– Готов поклясться, что она живая, – с восхищением произнес я, а Леонардо и lo straniero переглянулись и рассмеялись.
– Почему вы смеетесь над моими словами? – с обидой поинтересовался я.
А Леонардо ответил так, что у меня кровь застыла в жилах:
– Она и есть живая!
Я уверен, что не ослышался.
– Кто она? – спросил я, и все повторилось снова: они переглянулись и рассмеялись.
– Она – это сотни, – ответил Леонардо, а lo straniero добавил:
– По меньшей мере.
Пока я с недоумением смотрел на Леонардо, он продолжил: