Он приник к бутылке, уже не предлагал Воле, отчаянно сосал, выгнал пары из-под верхней губы через подбородок, впился в рукав пиджака, словно заплакал.
— Витька, погоди… — Вдруг стало ясно, что Аристов смертельно пьян.
— Ты говоришь, на блюдечке, — оправдываясь, зачастил Чигринцев, — но не в деньгах дело…
— В деньгах, в деньгах, — зло выговорил Аристов, — не прикидывайся ты-то хоть. И раньше было в деньгах — цивилизации, культура появляются там, где деньги работают, а теперь «сникерс» драный без денег не купишь, не говорю об одежке приличной. Мне не миллионы нужны — свобода! Ото всех свобода! Я всегда все сам делал — и что теперь кафедра? Выдры прокоммунистические, старперы, Профессор — глава несуществующей школы, но корифей, а я — бумажки носить? Нет! Женюсь и уедем с Татьяной, уедем, на хрен, в Америку, Ларри звал лекции читать, а я уж зацеплюсь. Мир един, он стал един, а здесь… все катится, катится, вечно катится, и быдло, быдло — в телевизор погляди…
— Не путай Божий дар с яичницей…
— Нет, не дам говорить! — с пьяным наскоком оборвал Аристов. — Ни хрена, ты понимаешь, ты все понимаешь — рушится, все рушится, и Павел Сергеевич наперед видит: он скоро — ноль, ноль, и я тут ноль, а троглодиты приходят в чем-то и пострашнее прежних, а мне что, в бизнес идти? В бизнес?! — Он уже кричал.
Хорошо, в вечерней электричке было мало народу, да и к пьяным привыкли и не обращали на них внимания.
— Зачем в бизнес, Витя? По мне хорошо, что хочется, хочешь, так в бизнес. Ты же историю свою любишь, архивы…
— Вот! Люблю. Это все, что у меня есть, а история — э-э, я знаю… — Аристов погрозил пальцем и сполз по сиденью вбок.
— Где ты так успел надраться? — восхищенно спросил Воля.
— А я в сортире, в сортире бутылочку о-при-хо-до-вал! — хитренько поводя мутными глазками, пробормотал Аристов. — Мне она говорит — не пей, а я пью и буду пить — я алкаш, сын алкаша, я не чета, именьице бы нам, но сиры, да, сиры и убоги — именьица Бог не дал. Дедуся мой — старый пердун, именьице то пацаном спалил — петушка пустил — ха! — выдохнул он. — Давай песню запоем!.. В той степи гал-л у хой-а-а…
— Молчать! — Воля вдруг вскочил и, сам не понимая отчего, рассвирепел. — Молчать, зараза! Спи, пока не разбужу!
— Ась? Ась? Ась-ась-ась, утиньки-путиньки, закричатушки на нас, закричатушки, нас сейчас растоптатушки будут, — просюсюкал Аристов и скорбно уставился в пол.
— Витя, Витюня, ты чего?
Воля пересел на его скамейку, тряхнул братски полумертвое тело, голова безвольно мотнулась из стороны в сторону, но не дозвался — Аристов впал в оцепенение. В глазах у него стояли слезы.