— Восставший с того света заметно получшел. Здравствуйте, Павел Сергеевич, — поприветствовал с порога.
— Здравствуй, садись, находишь, что получшел? — Профессор внимательно изучал его.
— Заметно, заметно, — подбодрил Воля. — Помните, как спрашивали, на каком вы свете?
— Помню, или кажется, что помню, — попытался уклониться князь.
— Упыря тоже помните? — не отставал Чигринцев.
— Упыря не помню, — явно соврал Дербетев.
— Ну ладно, нет, так и хорошо. Я ведь в Пылаиху собрался, пустите в Бобрах пожить?
— Это к Татьяне, она даст ключ, я нонче не ходок, — печально констатировал больной.
— Погодите, еще попляшете.
— Не обманывай, не дурак, — обрубил князь жестко и вдруг сменил тон, поглядел на Чигринцева лучащимися старческими глазами: — Видно, пора собираться в путь-дорогу, в ту страну, откуда путнику нет возврата, а как бы я сейчас пожил…
Мышцы его лица размягчились, от него повеяло мудрым покоем. Но чудесное преображение длилось секунды, князь не выдержал взгляда, захлопал утомленно ресницами и отвел глаза.
Воля что-то проблеял в ответ, тот, кажется, и не расслышал.
— Ладно, хотел спросить — спрашивай! — приказал князь.
— А вы, Павел Сергеевич, верите в клад? И если да — где его искать, ну хоть приблизительно?
— Моя вера значения не имеет, во всякой старой фамилии верят в клад. Семейную историю мне мать завещала. Где искать, не знаю, знал бы — искал, наверное; не шар же в воздухе меня в самом деле отвадил. Поезжай — отдохни, приглядись, за грибочком сходи, самое теперь время, может, обрящешь. Не в кладе дело, — непонятно закончил князь. Он на глазах скисал, завалился на бок, глядел из-под полуприкрытых век, как старая черепаха. Долгая беседа давалась еще тяжело.
Чигринцев уложил его аккуратно, расправил складки простыни, накрыл одеялом.
Профессор был плох. Одно только пронзительное признание чего стоило, минутный взгляд словно смотрел в глубь Чигринцева, донося не слова, а энергию, последние, дорогие ее остатки, щедро и навсегда делясь простой тайной жизни.
«А близко был, близко, люди меняются», — вспомнилось самвелянское пояснение.
Чигринцев зачем-то вдруг перекрестил воздух палаты, спящего старика, тяжело откатившего тонкую синюю губу. Притворил дверь, побрел к машине — под вечер обещался заехать к Татьяне.
В гостях у нее сидела лучшая подруга — Людка Сотникова, сослуживица из института. Типичная мать-одиночка, недавно истово уверовавшая, горела теперь желанием всех в округе крестить, и немедленно. Чигринцеву всегда было ее жаль, а с ней — скучно. Дважды в неделю Людка навещала сирот в доме ребенка. Сын ее в это время, как полагается, в одиночестве скулил в далеком Бибиреве, дожидаясь мамку. Дом ребенка располагался неподалеку от Дербетевых, Людка забегала к Татьяне излиться, по свежим, так сказать, следам.