Помнила она и как застрелили барина, знала даже, кто стрелял — конокрад Толька Желтов. Рассказала и про пылаихинского хозяина, в его яблоневый сад вся округа ходила за яблоками до самой войны, потом уж сад захирел.
— Бабушка, бабушка, — перебили дети, — покажи яички.
Старуха исчезла на минуту, вынесла в платочке три разноцветных пасхальных фаянсовых яйца, самое, видно, дорогое, что имела.
— Батюшка мой от царева брата на Пасху получал. Вот помру — Коленьке с Галиной достанутся, — заявила она гордо.
— Какой такой царев брат? — спросил Чигринцев недоверчиво.
— Тот, что в карете взорвался, жена его еще, добрая женщина, после в монастырь ушла. Мой батюшка на Москве у них кучером служил. Как убиенье вышло, супружница его дворню собрала, расцеловала всех в губки, до земли поклонилась и ушла в монастырь, босоногая, сказывали, ушла.
Яйца были простые, белые, с медными ушками для подвешивания. На каждом кроме обязательных анаграмм Христа запечатлен герб Москвы с Георгием Победоносцем и с золотой царской короной над ним. Похоже, история смахивала на правду.
Не веря еще до конца, Воля возбужденно поведал собравшимся историю великого князя и Елизаветы Федоровны. Старая охотно слушала, утвердительно кивала головой, соглашалась — так, мол, все и было, так ей и отец рассказывал.
— Что, драгоценные? — Глаз Николая алчно заблестел.
— Если честно, не знаю, — признался Воля.
— Ну да, царские же, брось! — Николай напомнил ему человека, торговавшегося в скупке из-за серебряного набора.
Воля хотел пояснить, но старуха, набравшись храбрости, перебила, чувствовала, что сегодня она виновница торжества.
— Вам бы все деньги, а это, — она потянула к себе, — Боговы яйца. Богу вешались в подношенье. Я их хотела снести отцу Паисию в пылаихинскую церковь, да не успела, укатали его с семьей за Можай.
— Ты, бабка, когда в церкви-то была последний раз? — подначил Николай.
— Когда надо — бывала! — ответила та гневно. — К отцу Паисию мы ходили, он, бедный, все деньги собирал, хотел церковь покрыть новым железом, да не успел, а многие по копеечке сносили.
— Власть ее покрыла, — хихикнул Валентин.
— Вот с той поры и не хаживала, не судьба, — кивнула головой старуха. Никто, впрочем, ее не упрекнул, сами собравшиеся в церкви не бывали отроду.
— А что с пылаихинским барином случилось? — поинтересовался Воля.
Лицо вмиг посуровело, видно, и сейчас вспоминать те давние времена было ей неприятно.
— Упырь его ночью загрыз, ума лишил, — сказала старуха строго.
— Так уж и упырь?
Старуха нахохлилась, спрятала голову в плечи, но комментировать издевку не стала. Воля попытался подсластиться, но говорить на эту тему она не пожелала.