— Дочка, ты должна поесть! Ты хоть понимаешь, что жить без еды невозможно? — Мама пришла ко мне с тарелкой, убеждая. Спустя неделю пребывания в гостях, обо мне всерьёз забеспокоились. Я словно таяла на глазах, всё меньше разговаривая, всё меньше выходя из дома. Я чувствовала, как иссякают силы, и понимала, что это происходит из-за отсутствия пищи, но почему-то не могла заставить себя прожевать хоть кусок. Ничего не лезло, застревало, казалось безвкусным и противным. — Ну, что тебя терзает? — впервые додумалась спросить мать о том, что на самом деле со мной происходит. Но было, наверное, слишком поздно. Я не хотела беседовать о Лухане уже ни с кем. Он был моим личным, только моим. Я не желала слышать усмешки и сомнения. Он есть и будет, даже когда ничего не станет вокруг, мы с ним всё равно будем вместе. — Ты считаешь, что только без еды невозможно жить? — посмотрела я ей в глаза. Мне они показались очень похожими на глаза кузины, той, что отравила меня в одной из жизней. Но в этот раз это было настоящим миражом, вызванным ассоциацией или неуместным воспоминанием. Впрочем, переселение душ — странная и непредсказуемая штука. Так что, откуда мне знать?.. — Ну, без неё в первую очередь, — заботливо пододвинулась поближе мама. — Нет, не в первую, — тихо прошептала я и отвернулась, больше не произнеся ни слова. Стараясь быть незаметной, я как-то проживала эти дни, надеясь только на то, что эта ссылка закончится как можно быстрее. Подходя к дверям, я то и дело слышала, как отец, или бабушка, говоря обо мне, упоминали безумие и советовались, какому врачу меня показать. Моё состояние здоровья ухудшилось, и они, тайком от меня, решали положить меня в клинику. Но я всё слышала. И мне было всё равно. Если они не возвращают меня Луханю — пусть делают, что хотят. Я замкнулась в себе. У меня то и дело кружилась голова, и стало темнеть в глазах. Под конец каникул, когда уже собирались вещи для скорого отъезда, я снова потеряла сознание, спускаясь со ступенек для прогулки с матерью до магазина. Она не успела меня поймать, и я упала на землю, распластавшись без сил.
К рукам моим тянулись капельницы, по которым меня питали глюкозой и витаминами. Я лежала в белой палате с ещё какой-то девчонкой, которую навещали не реже, чем меня. Но та явно была не в себе. Она страдала анорексией или чем-то подобным, злясь, когда ей приносили еду, ругаясь с родственниками, психуя на психотерапевтов, когда они выводили её на откровенности. Она не понимала, похоже, какова их специализация, она принимала их за диетологов или черт знает кого ещё. Но я понимала, что происходит. Вместо того чтобы понять меня и вернуть в мою жизнь смысл, моя семья признала меня умалишенной и отправила на лечение. Ненужное и бессмысленное. Я ела маленькими порциями, лишь бы врачи уходили от меня побыстрее, разговаривать я с ними не отказывалась. Хотят правды? Пожалуйста. Я люблю Луханя, он призрак, и мы уже двенадцатую жизнь не можем соединиться и обвенчаться, чему на этот раз помешал мой отец, который явно против призрачного зятя, хотя он лучше всех на свете, и очень достойный юноша. Я стала, издеваясь, перечислять подробности его титулов и подвигов из прошлых жизней, как он защищал нашу страну во время войн и мятежей, восстаний и бунтов. Доктора многое записывали, хваля при родителях моё знание истории, хотя историей я никогда не интересовалась, о чем они, похоже, даже не припомнили. Я делала всё, чего от меня хотели, но лучше мне не становилось. Я всё чаще и на дольше засыпала, надеясь, что начну, как Лухань, видеть во снах наше воссоединение, нашу любовь, но ничего такого не было. Только сумбур, кошмары, неразборчивые эпизоды, никак не связанные со мной, странные перемещения по местам, которых я не знала. Иногда снилась школа, но когда я просыпалась, я будто точно знала, что никогда в неё не вернусь.