— Снотворное не подействовало? — не переставая печатать, спросила Милявская. Она уже переменила страницу, работая, как заправская машинистка.
— Валя сказала, что есть не хочет, тошнит её. Но всё же кусочек попробовала. Потом мы этот пирог уничтожили. Унесли его из квартиры, чтобы улики не оставлять. Он был с повидлом, мой коронный. Валя прилегла на диван, начала болтать со мной и Тамарой. Мы ей предложили поспать. А она, наверное, от жара, вся такая возбуждённая… Сняла пояс с халата, бросила его на спинку стула. Я с ней разговариваю, а сама на часы смотрю. Они уже три раза пробили, и дальше время побежало. Валя за лоб схватилась и говорит: «Никогда раньше меня так бой не раздражал! Прямо по мозгам, по нервам…» Я успокаиваю, говорю, что это от гриппа. Всегда так бывает, а потом проходит. Вижу. Андросов занервничал. Надо ведь до прихода внучки успеть всё закончить, не попасться никому не глаза. Юрик кушак незаметно взял, подошёл сзади и накинул Валентине петлю на шею. Она и понять ничего не успела — слишком уж неожиданно всё это случилось. Он мне шипит: «Держи её!» Я навалилась на ноги, а руки Валентине кое-как Зоиным шарфом связала. Тамаре худо стало, так Андросов её по щекам отхлестал. «Иди, смотри, чтобы к двери никто незаметно не подобрался!» Она уковыляла, а сама плачет, плачет. Андросов всё с Валентиной закончил, пульс ей пощупал, и на шее тоже. Зрачки посмотрел, зеркало поднёс к губам, ещё как-то проверил. Я нервно так усмехаюсь: «А ты, оказывается, профессиональный убийца!» Юрик мне: «На войне приходилось…» Больше ничего добавить не успел, потому что собака проснулась, прибежала. Она ведь нас знала, поэтому особо не беспокоилась. А тут лаять начала. Андросов треснул её по голове пресс-папье, она взвизгнула и упала. Он животное вообще убить хотел. Надо, говорит, с сукой кончать, выдать может. А я не позволила. Сама ведь собачница, жалко. Грету ведь в суд не приведёшь, ни о чём не спросишь. А что лает на нас, так поди пойми, почему. Некогда нам было пререкаться, поэтому собаку в ванную отнесли и за задвижку заперли. Быстренько отодвинули тумбочку, достали деньги. Водворили всё на место. Я говорю: «Пошли скорее, Алина может вернуться!» А Андросов: «У них ещё драгоценности в шкатулке. Ты не знаешь, где ключ хранится? Я перекупщика нашёл, он обещал сразу деньги дать». Меня всю колотит, как в лихорадке. Никогда ведь раньше такого делать не приходилось. Валентину Андросов с головой одеялом закрыл, чтобы нас не смущала. А сам такой собранный, деловой. Нашёл шкатулку, стал замочек ломать, потому что я про ключ ничего не знала. Я его дёргаю за рукав: «Юрик, Алинка может вернуться!» Он внимательно на меня посмотрел, губу оттопырил и ответил: «Ну что ж делать… Придётся тогда и её тоже!» Мне уже совсем дурно стало, а Тома хлопнулась на стул и вообще ничего не понимает. Но как-то пронесло. Драгоценности он достал и распихал по карманам. Перед тем, как Валю душить, он перчатки надел. Всё продумал до тонкостей. Получилось так, как он хотел. На нас не подумали, начали гопников всяких тягать, а потом остановились на Зое. Где Андросов спрятал деньги, не знаю. Но раз дачи нет, значит, у себя дома. Цацки загнал перекупщику, деньги отдал москвичу, с которым собирался меняться. Купюры пока не трогал — знал, что номера переписаны. Но в Ставрополе можно было это дело провернуть. Они в понедельник уезжают, и доллары Андросов берёт с собой. Тамару оставит у родных, а сам — в Москву, уже с рублями. Окончательно расплатиться с тем мужиком. Говорил, что квартира будет в Лосинке…