— А в чём дело, Дая? Тебе скучно? — Хозяин поднял густые брови с изломом.
— Нет, у меня температура.
Я лепетала, боясь, что Ковьяр заинтересуется моей хворью. Но он, церемонно пожелав мне скорейшего выздоровления, с удовольствием повернулся к своим дружкам и занялся деловыми переговорами. Эдуард взял меня за руку и, как маленькую, довёл до квартиры. Он сказал, что, если жар не спадёт к утру, мне пришлют врача.
Едва Косарев ушёл, я, не закрывшись изнутри, поплелась к холодильнику. Достала оттуда пакет яблочно-сливового сока, открыла его и жадно припала к краю. Я выпила целый лир — почти не переводя дыхания. Неужели доктор придёт только утром, а всю ночь я буду мучиться? От такой боли и озноба можно умереть. А зачем? Ведь должен же быть смысл в трудах Прохора Гая, в моих усилиях. Иначе зачем мы потратили столько времени и, возможно, денег?…
Первый раз мастит у меня был в Питере — сразу после рождения дочери. Арина вылечила меня уколами. А перед этим пришлось сцеживаться — подолгу, с дикой болью. Тогда это было необходимо, и сейчас тоже. Может быть, полегчает? Вообразив, что придётся перетерпеть, я заранее разрыдалась. Хотела вызвать горничную, попросить вызвать врача прямо сейчас. Но потом решила ждать до утра.
Сунув под мышку термометр, я улеглась в постель. Кажется, даже задремала. Но, когда очнулась, увидела, что прошло двадцать минут. Против ожидания, жар был не такой уж сильный — ровно тридцать восемь. Жалея себя, одинокую и несчастную, я подошла к окну, всхлипнула. За жалюзи клубилась туманная тьма. От отвратительного самочувствия тоска стала невыносимой.
Чтобы отвлечься, я принялась стаскивать с себя вечернее платье, колготки. Потом избавилась от короткой комбинации, сняла раздельное боди. И увидела, что обе груди распухли, покраснели и растопырились в разные стороны. Как была, голая, я прошла в ванную. Там, закусив губу, принялась давить на сосок. Слёзы покатились по щекам, в глазах потемнело. Пол заколебался под ногами. В раковину закапала розовая от крови жидкость с пузырьками.
Я до крови изжевала нижнюю губу, чтобы не заорать. Потом взглянула в зеркало и увидела зарёванное, испуганное лицо. Подумала, что больше не могу сцеживаться. Сейчас поставлю холодные компрессы… Или нужны горячие? Достану-ка я ледышку из холодильника. И найду такое положение в постели, чтобы приглушить боль, дурноту…
— Сколько времени твоему младенцу, Дайана?
Вадим Гуляев стоял в дверях, пьяный вдрабадан, озабоченный и решительный. Я, наверное, взглянула на него с ужасом, потому что охранник захохотал.