Лицо Озирского было бескровным. Гаишники же, напротив, сияли румяными физиономиями. Я не поняла, как именно прореагировал Андрей, увидев нас, но посетители очень удивились. Солнце ярко отражалось от их звёздочек, пуговиц и значков.
Пока я раздумывала, как сообщить Андрею о страшной находке, мадам Ульянова крикнула:
«Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца!»
Да, всё верно, лучше классика не скажешь. Уборщицу трясло. Светлана качалась в дверном проёме, как тонкая рябина. Марьяна скакала по приёмной на одной ножке, встряхивая льняными локонами. При этом у девчонки были совершенно чёрные глаза. Общая суматоха её только веселила.
— Вы пойдите, взгляните. Он там лежит — прямо напротив наших окон. Его уже всего тиной накидало…
— Тело?!
Андрей вскочил, будто подброшенный пружиной, и рванулся к двери. На пороге он вспомнил про гаишников. Те заспешили, подбирая со столиков свои фуражки, а с ковра — кейсы. Кофейные чашки саксонского фарфора и полная пепельница создавали в казённой атмосфере офиса некое подобие домашнего уюта.
— Где он? На заливе?
— Ага. Головой в воде, а ногами — на песке, — уточнила мадам Ульянова.
Полковник и капитан, оба с толстыми обручальными кольцами, растерянные и молчаливые, последовали за Андреем. Светлана закрыла дверь директорского кабинета на ключ.
— Надо скорее милицию позвать, — продолжала уборщица. — А то подумают, что его здесь убили…
— Разберёмся. — Андрей повернулся к гаишникам. — Вы меня подождёте? Я ненадолго. Гляну только, в чём дело. А это не пьяный, случаем? Здесь ведь кабак неподалёку открыли, в подвальчике…
— Да какой там пьяный?! — возмутилась мадам Ульянова. — Мы вот вместе видели — покойник натуральный. Парень молоденький, в джинсах. Бежим скорее, вдруг другие увидят?…
Дальнейшее напоминало сцену из клёвой трагикомедии. Так, по крайней мере, мне казалось. Первым под горку, легко перепрыгивая через канавы и кучи строительного мусора, бежал Андрей. Очень уж у него это красиво получилось. Серебристый галстук бился на ветру, пиджак расстегнулся, а итальянские туфли почти не касались земли.
За ним, на почтительном расстоянии, боком, семенила мадам Ульянова. За ней — оба гаишника, с кейсами и в фуражках. Потом — я — взмокшая и растрёпанная, как ведьма. И, самая последняя, трюхала Светлана, прижимая к себе Марьяшку. В хлипких босоножках на высоких каблуках бежать было хуже всего. Да на руках визжал ребёнок, которому всё это очень нравилось.
Конечно, девчонке надоело бродить по скучной приёмной. А тут она выбралась на солнышко, к заливу, куда ходить одной не разрешалось…