Каракалла правил Римом шесть лет и прославился тем, что в 212 году объявил всех свободных жителей Римской империи гражданами Рима. Что касается других дел, то он считал, что вопросы управления отвлекают его от более подходящих для императора занятий: армии, гладиаторских боев и гонок на колесницах, и он не возражал, когда Юлия, которая всеми силами пыталась заставить его относиться к государственным делам серьезнее, полностью подчинила его своей воле. Со своим сыном ей удалось сделать то, с чем так упорно боролся Плаутиан, – подчинение мужа ее воле. В результате этого у Юлии и Каракаллы установились отличные отношения, что дало повод римскому сброду обвинить их в кровосмесительных отношениях. Слухи об этом поползли по Риму, впрочем, ничего более оригинального сплетники придумать не могли. Ходили и другие разговоры – поскольку Каракалла с девятнадцати лет жил без жены или наложницы, все решили, что он импотент.
В записях авральских братьев за 213 год приводится пример небывалого лизоблюдства. Эта высокочтимая компания выдающихся людей, которая существовала с момента ее вторичного утверждения Августом, приносила в честь годовщин разных событий и других важных государственных дел жертвы богам. Они также устраивали обеды – в том году их было три, – после чего выкрикивали слова похвалы императору. В 213 году они кричали вот что: «Браво, браво! Ты, Каракалла, – победитель. Браво! Мы счастливы, что ты наш император. Пусть бог отнимет у нас несколько лет жизни и прибавит к твоей. Храни тебя Германик, величайший из богов! Храни тебя Британник, величайший из богов! Если ты в безопасности, то и нам ничего не грозит. Сенату повезло, что у него такой император. Храни тебя вечно бог Август. Ты молод в своем триумфе, но мудр, как ветеран. Храни тебя бог, который выше Августа. Август! Август! Браво, Юлия Августа, мать Августа! Спасибо тебе, Август, что мы видим Августа! Да хранят вас вечно боги, Август, Августа!»
В 214–215 годах Юлия была в Вифинии, а Каракалла – на Востоке. На следующий год, во время его Армянской и Парфянской войны, она оставалась в Вифинии. Император безоговорочно доверял Юлии; он позволял ей принимать прошения и отвечать на большую часть официальных писем, приходивших на его имя. Его депеши сенату отсылались от ее имени, а также от имени императора и его армии.
В апреле 217 года на пути из Эдессы в Карре, где Каракалла собирался принести жертву богам, он был убит. Юлия получила известие об этом в Антиохии и, не желая – как в свое время жена Л. Вера Луцилла – распрощаться с позицией первой дамы империи, задумала покончить с собой. Никто не оскорбил ее предположением, что она чувствовала привязанность к Каракалле или скорбела о его смерти. Когда Макрин, сменивший Каракаллу, великодушно написал, что позволяет ей сохранить свою гвардию и другие приметы высокого положения, она воспрянула духом. Макрин, должно быть, был прав, заподозрив, что она подумывает о захвате власти. Поэтому его великодушная переписка с Юлией прекратилась; вместо этого он прислал ей короткую депешу, требуя немедленно покинуть Атниохию. И тут храбрый и гордый дух изменил Юлии. Повсюду сохранились надписи, свидетельствовавшие о ее былой славе, а монеты с ее портретом по-прежнему звенели в кошельках людей. Но была ли она счастлива, посвятив свою жизнь борьбе за власть? Она оказывала кое-какую помощь писателям. И должно быть, один или два философа, которых она обеспечила кафедрой, испытывали к ней благодарность. Впрочем, ее гороскоп не солгал. Он обещал власть ее мужу, а счастливой жизни ей самой не обещал.