Два раза в году женщины, и только они, воздавали почести этой богине. Первый раз – 1 мая, в ее храме на Авентине. Второй – в одну из ночей в начале декабря; причем дату выбирали каждый раз по-новому, неизвестно, по какому признаку.
Этот праздник, продолжавшийся всю ночь, происходил в доме старшего курульного магистрата. Он, вместе с другими мужчинами своей семьи, проводил эту ночь в другом месте; все изображения мужчин и самцов животных: статуи, картины и мозаики, которые нельзя было убрать, завешивали покрывалами.
Хозяйкой была, разумеется, жена магистрата; в ее доме собирались дамы из общества и весталки, которые присутствовали на празднике официально (они, вероятно, время от времени покидали дом, чтобы проверить, не погас ли огонь в храме Весты). Играла музыка, лилось вино, но собравшиеся соблюдали ряд строгих табу. Вино называли молоком, а кувшин, из которого его наливали, – горшком с медом. Центральным моментом праздника было принесение в жертву свиньи. Дома в центре Рима были невелики, и можно представить себе, как душно и тесно было в доме магистрата и какой там стоял запах. О том, что здесь происходило, мужчины знали только по рассказам женщин. Плутарх полагал, что вечер проходил столь же благопристойно, как и вечеринка у миссис Прауди, а Ювенал думал, что женщины устраивали оргию.
В 63 году до н. э. этот праздник отмечался в доме консула Цицерона (за один или два дня до ареста участников заговора Катилины). В 62 году его провели в Пресинкте, официальной резиденции понтифика Максима, Юлия Цезаря, но не потому, что он был верховным жрецом, а потому, что в тот год занимал пост претора. Где и с кем он сам обедал, нам не известно. В доме всем заправляли его мать Аурелия и ее дочь Юлия. Ц. Октавий, будущий император Август, родился годом ранее, и Аурелия стала прабабушкой, а Юлия – бабушкой; обе затмили бесплодную жену Цезаря Помпею, которая, вероятно, была номинальной хозяйкой.
Ночью к Аурелии пришла рабыня по имени Габра и сообщила ей ужасную новость – по дому бродит мужчина, переодетый арфисткой. Аурелия вышла к нему и велела убраться прочь, что он и сделал. Мы не знаем, был ли он замечен другими женщинами, но им объяснили, что произошло, и замужние дамы, как только вернулись к себе домой, рассказали об этом случае мужьям. Весталки, в этом ли доме или в своем Атриуме, снова провели необходимые церемонии, ибо в их обязанности входило проследить, чтобы с Римом и его великой империей не случилось ничего плохого из-за пустячного проступка этого незнакомца.
Мы не знаем, была ли ночь очень темной и хорошо ли видела Аурелия. Она твердо заявила, что узнала незнакомца – это выдающийся молодой мужчина, недавно избранный квестором и отпрыск, хотя уже несколько дискредитировавший себя, одной из лучших семей Рима. Аурелия утверждала, что это был П. Клодий. Весь Рим заполнили слухи (мы не знаем, кто их распускал – может быть, сама Аурелия, а может, и нет), что он вошел в дом, чтобы соблазнить жену Цезаря, пользуясь тем, что гости увлечены праздником.