Ротный между тем не отводил от меня глаз. Все ожидали, что он, наконец, скажет. Учитывая вербальный талант «Коня», это могло продолжаться долго.
— Во-от! — вымолвил он свое дежурное слово, и опять воцарилось молчание, через минуту следующее слово: — Бронников!
— Я! — сказал я и вскочил с места.
— Ты это… того… — Пышные усы ротного зашевелились, и это могло означать только одно — командир подыскивает нужную фразу, но у него явно это не клеилось. И вдруг ротный радостно произнес:
— У тебя дизентерия!
— Никак нет! — возразил я с облегчением.
— Ты мне это. того, — нахмурился Анищенко. Я настороженно замер. В этот раз ждать пришлось гораздо дольше, потому что следующее слово было уж очень сложным для Александра Васильевича.
— У тебя того. анализы, — вымолвил он и опять умолк. Озадаченный, я даже не решался его переспрашивать. Мои друзья с интересом наблюдали за, с позволения сказать, монологом командира роты. Видимо, ему уже надоело так много говорить, и он пробурчал:
— Со мной иди.
— С вещами? — спросил я.
— Еще как! — неожиданно быстро отозвался «Конь».
— Прощай, Андрюха, — кто-то шутя бросил мне вслед.
Было бы неверным считать, что Анищенко был туп. Отнюдь. Александр Васильевич был офицером весьма подготовленным профессионально, соображал быстро, все-таки красный диплом был им заработан честно. Ну что тут поделаешь, вербальный аппарат у него плохо сочетался с мозгами. Впрочем, это не самый страшный недостаток офицера разведки.
«Конь» привел меня в санчасть и оставил там. Если бы не близкий отпуск, я чувствовал бы себя полным счастливчиком. Однако мои худшие подозрения оправдались. За несколько дней до этого мы сдавали анализы на предмет инфекционных заболеваний, которые каждое лето терзали училище.
В результате обнаружилось, что я оказался носителем инфекции, но не больным, при этом непременно должен был быть изолированным от здорового общества. В результате меня поместили в госпиталь, где я томился в полном безделье целых две недели, когда все мои товарищи уже уехали домой.
Единственной моей заботой было избежать «телевизора», то есть колоноскопии, которой мне сразу пригрозил врач. Исследования прямой кишки эндоскопом не случилось. Видимо, это было предупреждением со стороны за-вотделением, чтобы я и не целился сбежать в город, тогда расплата оказалась бы неминуемой.
Через две недели я уехал домой и возвратился в училище — какое счастье! — на тот же срок позже, когда мои друзья уже тянули лямку непосильной учебы.
Отпуск прошел и не просто прошел, а пролетел, но, тем не менее, легкая грусть при расставании прошла уже в самолете, и к училищу я подходил счастливым от предвкушения встречи с моими друзьями, которые стали родными. И это не фигура речи, а так оно и было. Мои друзья по школе казались людьми, если не чужими, то живущими в другом мире, который стал мне ненужным. Их темы разговоров для меня были скучны и неинтересны, мечты и планы на жизнь — странными, цели — пустыми, а проблемы — смешными.