— Ну и отрицал!
— И что же вышло?
— Вышло, что ты, мент, ушлый больно. Припер! А куда денешься! А с этой Светкой хоть сколько припирай — нет, не я! Не знаю!
— Тогда зачем позвали? — спросил спокойно Мирзоян.
Павлюк опять съежился, глаза его снова забегали.
— Почему я один? Почему? Вы других потрясите! — сказал, наконец.
— Кого, например?
— А, например, Гузия, дружочка моего бывшего. — Он осклабился, большие его зубы обнажились. — Скажу вам одно… И это таить не буду… Как-то мы вечерком, после всякого такого, разного и прочего, то есть времяпровождения, зашли в кафе. Там пиво, водочка… Гузий, оглядываясь, залыбился. Улыбка, конечно, не для кино, этакая такая… Я, говорит, тоже не хуже тебя! Деваха была — о'кей! Совсем… чистая. В баньке попарилась… И так далее. Я, говорит, за ней охотился похлеще, чем ты за иными… Вот так…
Все это Басманов вспомнил. Дело Павлюка он глядел недавно, тщательно. Как же это? Банька, банька… Иваненко-то шла из бани!..
— Ты сам догадался насчет Павлюка и Гузия? Или в Москве кто подсказал?
— А разве это имеет значение? Видишь, как ты рассуждаешь! У тебя нет и не может быть проколов! Результат. Тоже результат!
Басманов болезненно сморщился:
— На Гузия у тебя надежды невелики. Нет его. Сволочь, покончил с собой. В камере. Не уберегли.
— Выговором отделался?
— Выговорякой. Строгим.
Удар был чувствительным. Он хотел потребовать нового допроса Гузия. Он знал, что Басманов, который наблюдал за делом Павлюка и Гузия, не так просто и отдаст его в руки нового правосудия. Чем же думали раньше? Если Павлюк точно сказал, что Гузий когда-то убил молодую женщину, шедшую из бани, изнасиловав ее перед этим, то почему же не было доведено это хотя бы до Гордия? Один город. Один суд. Дмитриевского приговаривают тоже вначале к расстрелу. Потом ему расстрел заменяют одиннадцатью годами… А Павлюк рассказывает, что Гузий изнасиловал и убил еще одну девушку!
Он нащупал машинально в боковом кармане блокнот, нашел номер телефона Мирзояна. Долго гудок вызывал его. Но — молчание.
«А этот лопух сидит и терпит», — проскрипел Гордий зубами, повесив трубку.
Усталость брала свое. «Надо поесть», — подумал он, вспомнил, однако, что ел у Басмановых. Но обиженно насупился: лучше бы я не ел у тебя! В какой-то степени он винил во всем теперь и Басманова. Что так получилось с Дмитриевским.
Расположился в столовой. За столиком, где сидел мужчина лет сорока. Он взглянул на него. Мимоходом этак. Но мужик сказал:
— Давай помоги… — кивнул на бутылку. — И приглядись!
— Волков?!
— Именно! Я самый и есть… Может, по этому случаю, а?