Он помнит: когда приехал в ее захолустье, когда пришел к ней с небольшим чемоданчиком, пришел, чтобы сказать, что пришел навсегда, она ему ответила, напоив чаем:
— Я не ханжа, Игорь. Но оставить тебя у себя не могу.
— Послушай, мы поженимся!
— Ты думаешь?
— Я же приехал к тебе!
— Игорь, надо еще, чтобы любила женщина. Я не скажу, что во мне ничего нет. Увидев тебя и в первый раз и теперь, я крикнула в душе от радости. Я думаю: многое тут повлияло — эта гнетущая… Ой, я не то, Игорь, говорю… Именно эта для меня гнетущая обстановка, тишина убийственная, свет до одиннадцати вечера… Порой они напиваются, и света вообще нет… А тут вдруг, как снег на голову, столичный товарищ, романтик… Ты в самом деле насовсем?
— Да. Я буду работать в районе, в прокуратуре.
— Следователем? — почему-то насторожилась.
— Да.
— То, что ты мне тогда рассказывал, — она покачала головой, — ты… не можешь продолжать этим заниматься.
— Вот так сразу? В первый вечер?
— Вот так, Игорь.
— А что я, собственно, тебе такого рассказывал?
— Не припомнишь?
— Нет.
— Ты рассказывал о жене твоего подследственного. Ты говорил, что не веришь ей…
— Ах, вот ты о чем! — Он растерянно стоял почти на пороге, было смешно — так он сюда спешил, не давал телеграмм, не беспокоил ее. Эти пятнадцать дней, которые были в Москве их пятнадцатью днями, он не только запомнил — они перевернули его жизнь, по воле этих пятнадцати дней он здесь, на краю земли, в этой Малой Тунгуске, где действительно убийственная тишина, где электрический свет дают лишь до одиннадцати вечера, где Наташа Светличная, маленький комочек жизни, привыкшая к московской ухоженности, к любви матери, отца, одиноко коротает темные вечера…
Ему стало не по себе. Зачем он сюда приехал? Кому это нужно? И что он говорил о жене Дмитриевского такого, что Наташа запомнила? Она ведь не раз и не два по этому его разговору о жене Дмитриевского судила о нем самом, и приговор стал не в его пользу. Он смутно помнил этот разговор. Мало ли их было в те пятнадцать вечеров… Да и ерничал он часто. Этак смешливо говорил о своих важных делах. И, может, так смешливо говорил о жене Дмитриевского, его любви к ней и ее любви к нему… Он, наверное, что-то не так и сказал. Женщины очень тщательно просматривают каждый тезис, высказанный о их сестре…
Терпеливо стоял он на пороге. Наташа смилостивилась.
— Ладно, — сказала она снова, — пей чай. И оставайся. Я уйду к Зайцевым. Здесь неподалеку…
— Не понимаю… Ничего не понимаю… И не помню…
— Зря. Еще нужна любовь женщины. Нужна. — Она сказала это с порога.