Так вот для чего Орвилла Рольфа пригласили с ним в Лиллиоук: на случай, если он, Гатеркол, откажется.
– И, кстати, я хочу внести в документ еще одно изменение: услуга, о которой я намеревалась тебя попросить, если ты помнишь. Тут ты вправе отказаться, если захочешь, хотя я предпочла бы, чтобы ты все же принял мое предложение. В настоящий момент моими литературными душеприказчиками значатся Клаудия и Гарри. Меня это больше не устраивает. Я сочту за честь, если ты, Майкл, согласишься взять эту роль на себя.
– Быть… вашим литературным душеприказчиком?
Гатеркол с трудом верил своим ушам. Настолько, что почти целую минуту не мог найти слов для ответа. Ох, но это же совсем неправильно… Что скажут дети леди Плейфорд? Нет, он не может согласиться.
– А Гарри и Клаудия об этом знают? – выдавил наконец он.
– Нет. Сегодня за обедом услышат. И Джозеф тоже. А пока знаем только ты и я.
– Возможно, в вашем семействе произошел некий конфликт, о котором я пока не слышал?
– Ничего подобного! – Леди Плейфорд улыбнулась. – Гарри, Клаудия и я – лучшие друзья в мире… до сегодняшнего обеда, по крайней мере.
– Я… но… вы ведь знакомы с Джозефом Скотчером всего шесть лет. Вы впервые увидели его в тот же день, что и меня.
– Незачем повторять мне то, что я и так знаю, Майкл.
– А ваши дети… Кроме того, насколько я понимаю, Джозеф Скотчер…
– Говори, дорогой мой.
– Разве он не страдает серьезной болезнью? – Про себя Гатеркол добавил: «Разве вы больше не считаете, что он умрет раньше вас?»
Этелинда Плейфорд, несмотря на возраст, была еще полна энергии и сил. Глядя на нее, трудно было поверить, что она, такая влюбленная в жизнь во всех ее проявлениях, может в один прекрасный день с этой самой жизнью расстаться.
– Да, Джозеф действительно очень болен, – сказала она. – И с каждым днем становится все слабее. Отсюда и мое столь необычное решение. Я никогда раньше тебе об этом не говорила, но, надеюсь, ты знаешь, что я обожаю Джозефа? Я люблю его, как сына, не меньше, чем собственную плоть и кровь.
Гатеркол вдруг почувствовал стеснение в груди. Да, он это знал. Но между просто знанием и знанием, подтвержденным словами, оказалась, что называется, дистанция огромного размера. Слова повлекли за собой мысли, которые он сам считал недостойными себя и которые всеми силами гнал прочь.
– Джозеф сказал мне, что, по мнению его врача, жить ему осталось считаные недели.
– Но… тогда я совсем ничего не понимаю, извините, – сказал Гатеркол. – Вы хотите переписать завещание в пользу человека, у которого просто не останется времени на то, чтобы воспользоваться наследством?