– Нельзя есть сейчас, – машинально проговорила Анна. – Кто тебе бублик дал?
– Да забей! – легко ответил Виталик, энергично откусил его, чавкая, и привычно выматерился.
Нет, нет и еще раз нет. Так не может быть. С одной стороны – праведницы, витиевато проповедующие отказ от всего земного, обеими руками держащиеся за эти решетки, которые закрывают их от мира, решетки, поставленные добровольно, с удовольствием даже – в этом и есть смысл, с другой стороны – нереальные люди, которые один за одним вторглись в их монастырь. Как будто их кто-то привел сюда. Вот и не верь после этого в провидение… Или в руку Божью… Или же это одно и то же… Девяносто шесть процентов неизвестной материи вокруг нас…
– А? Теть-Ань, чё она хочет? Выпить?
– Послушать тебя, Виталик, так все хотят выпить, – в сердцах сказала Анна.
Невозможно смотреть на это грязное самоуверенное личико. Почему он с утра уже такой грязный, как будто ночевал на вокзале? Не умывался. Никто не показал, где вода, никто не заставил умыться. Он и здесь никому не нужен. Где он ночевал? Куда его поселили? Она даже задумываться не будет об этом. Зачем он ее нашел? Он ведь бегал по территории и искал ее, она давно видела его шастающим туда-сюда. Нашел, прицепился, теперь, чтобы он ушел, нужно его обидеть. Так просто не уйдет. Почему – совершенно непонятно. Такие дети всё чувствуют, как зверьки, у них обострено чувство опасности. Тогда зачем он льнет к ней?
– Пошел от меня вон! – четко сказала Анна, не разжимая зубов. – Вон пошел и больше ко мне не приближайся, понял?
Виталик даже вздрогнул от неожиданности, немножко отступил назад, посмотрел на нее очень внимательно, сказал:
– Ладно.
Отошел метров на десять, сел на землю, отвернулся, так, чтобы боковым зрением видеть Анну, и стал быстро доедать свой бублик. Оставил небольшой кусок, спрятал его в карман.
Как зверек, честное слово, невольно заметила про себя Анна. И что? Ей что с этого? Ей жалко этого мальчонку?
Анна не успела додумать, потому что к ней приблизилась группа оживленно переговаривающихся стариц, спешащих к дому игуменьи. Анна видела, что Оля, добежавшая до ворот монастыря, остановилась там, ее задержала высокая, крупная мать Агафья. Оля что-то говорила, неловко всплескивая руками, пыталась прорваться к воротам, а благочинная держала ее за руку чуть ниже плеча. Потом Оля изо всех сил оттолкнула Агафью и прорвалась к арке, в которой была открыта дверь – туда, в тот мир, где живет монах, который никогда не будет вместе с Олей, к которому она, скорей всего, поедет, непонятно как, на чем, и, главное, – зачем. Но поедет, потому что в ней пробудилась жизнь, тайный, страшный в своей непреклонности, самый сильный закон, требование, заложенное природой, которая и есть Бог, или природа – часть Бога, или он – часть ее? Нам не сказано. Нам сказано – не пытайся понять. Но созданы мы так, что не пытаться невозможно.