– Сам-то он отдыхает, Новый год встречает, а мы, как рабы на плантации, без выходных и проходных, – послышались негромкие возгласы.
– Мы же по угонам работаем. А это разбои! Мы не при делах! – это уже громче.
Накал нарастал. Батанов окинул личный состав суровым взором.
– Отставить! Приказ есть приказ. Не обсуждается. Все по местам! Я на связи.
Послышался грохот отодвигаемых стульев. Алина умоляюще смотрела на Батанова.
– А я? Что мне делать?
– Ты? А ты на подхвате, – буркнул Батанов.
– Как это? – растерялась Алина.
– Сидишь на телефоне, ничего не делаешь, никакой инициативы не проявляешь и ждешь моей команды, – вежливо-бесстрастно пояснил Константин Петрович.
– Какой команды?
– Командирской! Самой настоящей. Знаешь такую?
– Знаю! – В голосе Кузиной прорезалась властная нотка.
– О-о, аналитик у нас – настоящая женщина! Еще не поняла, но уже все знает, – дружно заржали оперативники, – женская логика, как кружева, вся из узоров.
– Отставить! – загремел Батанов и полез в сейф, что означало: совещание закончено.
Алина ощущала себя самой несчастной девушкой Санкт-Петербурга и Ленинградской области. Да что там! Всего Северо-Запада России. Она собиралась заплакать, но в коридоре ее подкараулил Воронцов. Слезы мигом высохли.
– Линок! Прости меня, засранца! Хочешь, на колени упаду?
– Нет, ты не упадешь! Ты встанешь передо мной на колени, но не сейчас, а потом, потом…
– Когда это потом? – удивился Воронцов.
– На совещании. Утром. И чтобы все видели. Понял?
– Согласен. Встану. И чтобы все видели. Идем ко мне? У меня сушки есть. Чай.
– Сушками клеишься? А как же твоя девушка Соня? Узнает – приревнует. Бросит тебя.
Алина злилась, но как-то без фанатизма. С Воронцовым было весело. У него теплый кабинет. Там всегда включен чайник. Сахар есть, конфеты. Сушками где-то разжился. А она ничего не взяла из дома, спешила на работу, как на пожар. А тут хуже пожара. Ремонт и серия разбоев.
– Уже бросила, – сказал Воронцов, и не понятно было, то ли он радуется, то ли горюет.
– А ты страдаешь, Воронцов? Все-таки тебя девушка бросила? – строго осведомилась Кузина.
– Страдаю. Сил моих нет, как страдаю. Целую ночь не спал.
Воронцов подхватил Алину под руку и потащил по коридору.
– Целую ночь! – ахнула Кузина.
– Нет, нет, всего полночи. Потом уснул.
Сушки и конфеты были благополучно съедены под страдания. Через полчаса оба смеялись, напрочь забыв о девушке Соне.
* * *
Степаныч крепко спал, приткнувшись носом в угол дивана. По кабинету разносился громкий и трескучий храп, изредка перемежавшийся визгливыми всхлипами.
– Степаныч, вставай, дело есть!