Директора мы искали целый день. Нас посылали то в поле, то в здание правления, но везде говорили с хитрой улыбкой: «Александр Николаевич только что был, но уехал». Наконец мне стало очевидно, что кто-то докладывает нашему герою обо всех наших передвижениях. Он решил игнорировать телевизионную бригаду, но умудрился так построить наш маршрут, что мы успели зафиксировать на пленку реальные достижения его хозяйства: побывали и в поле, и на ферме.
Однако уезжать без интервью с героем было нельзя. Мы остались переночевать. С утра история повторилась: он продолжал играть с нами в прятки.
Я рассердилась и решила построить фильм на рассказе о герое. Мы стали брать интервью на ферме, на стройке, у новоселов-молодоженов.
И тут выяснилось, что никто ничего не может рассказать об этом человеке. Никто не знал, где он учился и работал до приезда в совхоз. Даже его семейное положение было абсолютной тайной. Возраст – и тот все называли разный! Я не поленилась поехать в районный центр, зашла в кадровый отдел, где всё же удалось узнать краткий вариант биографии. Окончил сельскохозяйственный институт с отличием. Работал в другой области главным инженером совхоза, приехал по личным причинам (?) на родину, принял предложение и взял полуразрушенное хозяйство десять лет назад…
Родное его село было за двести километров от совхоза, туда доехать мы никак не успевали. И тогда я решила пойти ва-банк: мы устроились в здании правления и сообщили, что никуда не уйдем, пока не увидим человека, ради которого приехали из областного центра.
Он появился часа через два-три. Симпатичный, высокий, с легкой сединой.
Действительно, этому мужчине можно было дать и 35 лет, и 50. Он выражался вежливо, но твердо: «Говорить на камеру не буду. Не люблю я этого, да и незачем – хозяйство вы видели, это и есть самое главное».
Я пустила в ход все средства, в том числе чуть не заплакала (мне было в ту пору лет двадцать пять, не больше).
Тогда он с тем же упрямым видом сел перед камерой. На все мои вопросы он отвечал либо «да», либо «нет», либо «это вряд ли интересно», либо «хороший вопрос, я подумаю об этом, но не сейчас».
Я уехала раздосадованная, сердитая и… потрясенная. Я вспоминала его чаще, чем других своих героев. Я искала новые вопросы и новые слова – а вдруг у меня появится новый шанс встретиться с этим человеком?
Позже я узнала, что он вскоре умер от неизвестной болезни (говорили, то ли рак, то ли инфаркт). Совхоз вскоре растащили на куски, от былой славы и достатка следа не осталось.
На художественном совете, когда принимали фильм, мои творческие наставники критиковали работу журналиста, который не смог «разговорить такого яркого героя». Я соглашалась: они были правы. Но в душе я знала, что моей вины в этом нет.